Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

Рэдерик прошёл чуть вперёд и оглянулся — идёт ли за ним Барн. Лицо нашего принца выглядело совершенно безмятежно, но именно поэтому я подумал, что он напряжён и не ждёт ничего хорошего.

Его любимая маска.

А государь Эликс впрямь был добр и гуманен. Камера, в которой держали Лиссу, оказалась вполне просторной, очень тёплой — и достаточно светлой: из длинного и узкого окна во всю ширину камеры под самым потолком пробивался тусклый свет пасмурного дня, горела электрическая лампа под матовым колпаком в металлической сетке. Стол привинчен к стене, стул — к полу, на койке — матрас и чистое постельное бельё. Бедная девушка сказала бы, что похоже на дешёвенькую меблирашку.

Вдобавок на столе стояла эмалированная кружка с кавойе и рядом с ней валялись книжки в цветных обложках. Модные романы. Ещё одну книжку Лисса крутила в руках.

Ей странным образом шло беленькое платьице из простой холстинки — тюремная униформа. Лисса помолодела в нём на десять лет. Всё портило только выражение лица: в первый миг — раздражение и досада, а когда она поняла, кто пришёл — ярость.

Увидев Рэдерика, Лисса швырнула книжку на пол.

— Здравствуй, мама, — сказал Рэдерик безучастно-вежливо.

Лисса скрестила руки на груди.

— Ты пришёл за мной? — спросила она, еле сдерживая гнев.

— Я пришёл поговорить, — сказал Рэдерик.

— Нам не о чем разговаривать! — крикнула Лисса. — Ты меня предал! Из-за тебя, всё из-за тебя! Я из-за тебя в этой дыре, мне скучно, я вынуждена терпеть этих плебеев, этих холуёв, этих…

— Тогда я пойду, — сказал Рэдерик и вздохнул. — Пойдёмте, мессиры. Она не хочет, я же говорил…

— Нет, стой! — тут же спохватилась Лисса. — Как это «пойдёмте»? Что ты хотел сказать? Долго мне ещё здесь сидеть?

— Всё зависит от тебя, — сказал Рэдерик. — И от того, сумеешь ли ты рассказать моим друзьям всё, что им необходимо узнать. И скажешь ли ты правду.

— Ты должен мне верить, — заявила Лисса. — Просто обязан. Сын обязан верить матери! Так сказано в Писании!

— Ты же всегда меня обманываешь, — грустно сказал Рэдерик.

— Если когда-то мне пришлось, это ничего не значит, — Лисса поджала губы и сощурилась. — Ты всё равно должен мне верить. И помогать мне!

— Ты ведь отчима… всё равно что убила, — сказал Рэдерик.

— Он мне жизнь сломал! — Лисса нервно заходила по камере. — И потом, если бы я тогда не сказала солдатам, они убили бы и нас с тобой, разве ты не понимаешь⁈

— И меня хотела убить, — сказал Рэдерик.

— Нет! — возмутилась Лисса. — Они собирались забрать тебя в Святую Землю, там безопаснее. Иерарх ведь знает, что ты… принц…

— И ты знала, что я принц? — тут же спросил Рэдерик. — Настоящий принц, не бастард?

Лисса зыркнула на нас — мы изображали телохранителей и свиту, стояли у дверей столбами. Думаю, не ошибусь, предположив: Индар тоже был потрясён тем, как Рэдерик её допрашивает, и решил, как и я, что соваться — только мешать.

— При них можно говорить, — сказал Рэдерик. — Это мои самые верные друзья. И им тоже надо услышать, они меня защищают.

— Тебе такое ещё рано слушать, — сказала Лисса неожиданно жеманно.

— Я ведь знаю, откуда берутся дети, — скучно сказал Рэдерик. — Мне отчим рассказал. А он правда не мог это делать? Совсем?

Лисса вспыхнула до корней волос.

— Ах, я ведь знала, когда выходила за него замуж, — сказала она, прижимая руки к щекам. — Они мне сказали: ты будешь королевой, не номинально, как Налика, а настоящей… — и тут её понесло. Глаза Лиссы загорелись так же, как щёки, жадным и жарким огоньком, она тяжело задышала и облизнула губы. — Рандольф так меня любил! Безумно, Боже мой! Он не мог отказаться от Налики, династический брак, ты не поймёшь, но любил он меня! Такая страсть! А я была ещё девочка, мало что понимала… меня только учили, что нельзя… ах, я была такая добродетельная! Даже когда моя мать намекала, что королю можно и уступить, я не… А потом они пришли вместе — мой отец, твой отчим и Нагберт — и рассказали, как всё устроится… Рандольф совсем потерял голову от любви, он был готов на всё — даже на тайный брак!

— Вы поженились в деревенском храме? — спросил Рэдерик. — Да?

Лисса мечтательно улыбнулась:

— О да!.. Рандольф подарил мне невероятное колье, бесценное: на золотой ветке изумрудные листья, на серебряной — бриллиантовые цветы, а на груди — огромный изумруд, невероятной воды, размером с орешек миндаля… У меня был прекрасный букет, из бутонов роз… и вот что удивительно: они начали распускаться прямо на глазах, когда этот старичок запел первую молитву за нас! И храм — да, деревенский, просто развалюха, если называть вещи своими именами, вдруг наполнился солнечным светом! Ах, ты не поверишь, как это было прекрасно!.. А уже потом Рандольф обвенчался официально с этой Наликой, потому что делал политику, я — с Хоуртом… но перед Вседержителем именно я, я — настоящая королева!

А мне пришло в голову, что в этот момент она выглядит так же одержимо, как и Хоурт. Другой одержимостью, правда…

— Но Рандольф разлюбил меня, когда я… когда появился ты, — закончила Лисса с горечью и отвращением. — Совсем. Вдруг начал миловаться с Наликой… и рождение её Лежара не помешало. Все мужчины — подлецы, даже коронованные!

Барн хмуро слушал. Мы переглянулись с Индаром.

— Потом, — сказал Индар.

— Вам не понять, — сказала Лисса. — Когда вы были живыми, у вас была свобода, вы делали что хотели. А я была так несчастна! Мой отец — твой несчастный дед, Рэдерик — умер, когда ты ещё не родился, от скоротечной чахотки, а твоя бабушка уехала в Заозерье к моей сестре с её мужем. И я осталась одна, с твоим отчимом… он был страшный человек, тиран! Да и не мудрено: неспособный любить ни душой, ни телом… да просто не мужчина в полной мере! То, что у него… бр-р! Какая-то вывернутая опухоль…

— Леди Лисса! — не выдержал Барн.

— Помолчи! — отмахнулась Лисса. — Что ты понимаешь… я жила… ах, да как сейчас, даже хуже! Хоурт заставлял меня возиться с младенцем, будто я деревенская кормилица. И сам возился. Запретил мне брать няню. Потом сам подбирал гувернёров. У твоего отчима на тебе свет клином сошёлся, Рэдерик. И твой отец, подлец, заговаривал со мной только для того, чтобы спросить о твоём здоровье. А я? Я была так одинока!

— Отчим же не ругался из-за твоих поклонников, — сказал Рэдерик.