Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

в Перелесье в дурную погоду. В Резиденции было холодно и мрачно, настолько холодно и мрачно, что Барн зажёг повсюду лампы. Дождь монотонно барабанил по оконным переплётам — и мне до изумления быстро опротивела эта музыка… У нас на побережье бывают и шторма, и сильные ветры, и дожди летят порой по несколько дней, но не бывает настолько тоскливо, право слово!

Наверное, виноват этот запах.

Не свежего ветра с моря, а мокрой земли, мокрой травы, мокрых листьев… Печальный запах, безнадёжный какой-то. Будто на кладбище в могилу льёт этот дождь.

Весел был только Индар.

— Нам, прекраснейшие мессиры, невероятно повезло! — говорил он, листая переплетённый древний манускрипт на пергаменте. — Мы успели побеседовать с духом Хоурта при ясном небе и отличной луне. Если эта погода установилась надолго — с обрядами, требующими лунного света, будут проблемки…

— Так это неплохо, — сказал я. — У нас будут проблемки и у Нагберта будут проблемки.

— Не уверен, что ему когда-нибудь требуется свет, хоть и лунный, — возразил Индар. — Он демонолог больше, чем некромант, ему нужны мрак и огонь.

— Может, прострел этого Нагберта замучит от сырости, — проворчал Барн. — Хотя, по мне, никакая болячка его не возьмёт, не таковский.

— Наверное, ты прав, ягнёночек, — сказал Индар. — Сегодня, правда, он никого не принимает с утра. Видимо, разбирает бумаги или что-то обдумывает: я дважды пытался послушать, как у него дела, и слышал только шелест страниц и скрип пера…

— А мне снился… снилось… что-то странное, — сказал Рэдерик. — Холодное.

— Ты озяб ночью, ваше высочество, — сказал Барн. — Я тебя одеялом укутывал. Вот и холодное.

Рэдерик взглянул на него нежно и привалился к его боку уже совершенно привычным движением.

— Что странное? — спросил Индар. — Может оказаться важно, ваше высочество.

— Мне часто снится странное, — сказал Рэдерик. — Но обычно в городе. Мамина гостиная, например, а все гости — куклы или мёртвые, но движутся. Или странные существа… вроде ваших проклятий, мессир Индар. Но сегодня мне снился лес. Лес, лес… будто я лечу над лесом, а он такой огромный… — голос Рэдерика стал мечтательным. — Как серо-зелёная мохнатая щётка до самого горизонта… Навстречу холодный ветер, ночь, луна, а снизу поднимается… туман… какие-то фигуры в тумане… жутко, красиво, но я не рассмотрел хорошо и уже почти забыл.

— Это всё оттого, что твой отчим всякого разного наговорил, ваше высочество, — сказал Барн. — Про Отца Лесов.

Рэдерик кивнул и принялся кормить Дружка кусочком пирога. А я подумал, что — да, скорее всего, просто полуоформленные страхи, опасения, мечты… всё-таки Рэдерик ещё ребёнок, хоть и очень взрослый для своих лет…

— Вот бы, мессиры, побеседовать с Лиссой, — вдруг сказал Индар. — Душа просит.

— Зачем⁈ — поразился Рэдерик. — Она будет ругаться и ничего не скажет.

— После беседы с вашим отчимом, прекраснейший мессир, — сказал Индар, — у меня не выходят из головы несколько странных мыслей. Первая: как удалось женить короля. Как человек, рождённый женщиной, вообще догадался тащиться в этот… хм… так сказать, древний храм в обществе мэтрессы и… демон знает кого… Хоурта и Нагберта… прекрасная компания! Не понимаю. Вторая: как согласилась Лисса. Она небольшого ума, но не до такой же степени… И эти бумаги… Пока все спали, Клай, я их почитал. Рандольф официально называет Рэдерика законным принцем. Не бастардом. Законным принцем. Просто и прямо: сам себе дворцовый переворот готовил? И подставил Лежара под нож? Как минимум дал повод усомниться в его законорождённости… Что-то имел против Налики, законной королевы Перелесья, принцессы Заозерской, на минуточку? Не могу уложить в голове.

— Ты думаешь, Лисса тебе объяснит? — спросил я. Я сильно сомневался.

— Ну, вдруг… — Индар неопределённо покрутил пальцами. — Может, о чём-то случайно проговорится… Или в запальчивости брякнет… Она должна знать немало.

— Так, — я принял решение. — Хорошо, мы поговорим с Лиссой. Вы тоже пойдёте, мессир Рэдерик? С одной стороны, хорошо бы, с другой… она может наговорить много всего, от чего вам будет больно.

Рэдерик почти безучастно пожал плечами:

— Мне не привыкать, мессир Клай. Но она ведь и важное скажет… если захочет. Она ведь может и не захотеть. Мама ужасно упрямая. Получается, что надо быть любезными… пообещать выпустить её из крепости… а она может сделать что-то плохое… Или вот: мессир Клай, как вы думаете, она уже не может делать плохое? Или может?

— Сложно сказать, — ответил я честно.

— Значит, нельзя обещать, — констатировал Рэдерик. — Но тогда она может и не сказать ничего.

— Драгоценнейшие мессиры, — сказал Индар ядовито, — может, нам стоит принимать решения по мере развития событий?

Рэдерик серьёзно на него посмотрел.

— Простите, мессир Индар. Вы правы.

— Договорились, — сказал я и пошёл к маршалу.

Норфин прекрасно выглядел, несмотря на привычную усталость и мешки под глазами, был начисто выбрит, щеголеват, бодр, деловит и даже весел. И мне обрадовался. Я подумал: он ещё не отдохнул толком, но его уже отпустила эта кошмарная ноша — ответственность перед целой страной. Не так давит.

— Славные новости, Клай, — сказал Норфин, кивком ответив на моё приветствие. — Вот что значит за дело взялся профессионал! И денег нам для армии добыл, и снабжение помаленьку налаживается. Связь с провинциями восстанавливаем… у Серого Брода и в Лексовых Пущах, конечно, неспокойно, и с Заболотьем надо что-то решать… Но уже линия есть, вот что важно.

— Нагберт — молодец? — спросил я.

— Молодец, — Норфин поскрёб пятернёй в затылке. — Не думал, что так о нём скажу, но чего уж теперь… молодец! За один вечер разгрёб бумаги эти проклятущие! И банкиры перед ним навытяжку стоят, только что честь не отдают — вот так-то с ними и надо… а я не умею.

Я слушал — и мне почему-то было его остро жаль. Сам не вполне понимал почему, но…

Видимо, потому что Норфин уже верил, что дела налаживаются, — и в лучшее, наверное, верил. И я думал, как ему будет больно, когда всё снова жахнется с дребезгом… почему-то не сомневался, что жахнется, только ещё не понимал, как именно.

Норфин не знал, что Нагберт проклял заболотцев и пытался меня убить. Не знал, что его собственная смерть тоже у Нагберта в планах. Не знал, что коронация может обернуться и Божьим чудом, и полным кошмаром… и чудом-кошмаром разом. В общем, у Норфина были все основания для оптимизма. Я слегка позавидовал и сказал:

— У меня к вам дело, мессир маршал. Необходимо поговорить с Лиссой. Насчёт тех бумаг, помните? Какие-то странные вещи там, в бумагах… может, она объяснит.

— Ты, конечно, поговори, — сказал Норфин, не сомневаясь ни минуты ни в том, что я имею право