Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

с ней поговорить, ни в том, что он имеет право разрешить. — Дело-то государственное. Вон послы-то зачастили. Самого Иерарха ждём, как подумаешь… тут уж надо, чтобы ни на волосок не промахнуться, чтобы всё было чисто.

— Точно, — сказал я. — У нас тут такие новые сведения обнаружились, будто Рэдерик — законный наследник. Подписано самим Рандольфом.

Норфин просиял:

— Да ты что! Ну ведь и здорово же всё складывается, один к одному! Ты погоди, я сейчас коменданту крепости черкну записку…

Он написал пару строк на своей визитке и дал её мне. «Фэрис, предъявитель сего — посол из Прибережья, с ним принц, проводи их к этой Лиссе из дома Рассветных Роз, по делу», — и подпись. Хороший почерк, нормальный почерк военного, чёткий и прямой, без всяких завитушек и перечёркиваний.

— Спасибо, — сказал я. — Сразу сообщим, как только что-нибудь узнаем.

Норфин кивнул и улыбнулся.

А я ушёл, и на душе у меня скребли кошки. Чёрные призрачные кошки, похожие на материализованные проклятия Индара.

Дождь почти перестал, сыпал мелкой водяной пылью, и Барн поднял нашу костяшку — покатать Рэдерика. А нам с Индаром подали мотор с королевскими гербами, ведомый одним из солдат Норфина. Ну да, красиво. Роскошный выезд: Барн с принцем — верхом, Рэдерик — в дождевике с капюшоном и в полном восторге, а мы с Индаром изображаем таких важных особ, что можно обалдеть. Я нацепил ордена, а Индар — настолько пижонский костюм, что сливочный сюртук Нагберта просто в счёт не шёл сравнительно.

Чтобы в крепости ни у кого даже тени сомнений не возникло, что мы имеем право делать всё и задавать любые вопросы.

Дружка пришлось временно поручить смотрителю псарни. Рэдерик, которому не хотелось расставаться со щенком, утешился, познакомившись с его мамкой — а мы снова поразились, как быстро наш принц находит с животными общий язык. Миг — и он обнимал крупную и статную легавую, шёлковую и прекрасную, всю в золотистых крапинках, а она вылизывала Рэдерику лицо и ерошила волосы дыханием.

— С мамой Дружок не будет скучать, — сказал Рэдерик, когда мы уходили.

Собаки сидели рядом и смотрели ему вслед. Мне показалось, что они великолепно всё поняли: и что их принц вернётся, и что он их любит. Даже щенок вздохнул, но остался на том месте, где Рэдерик его оставил.

Не чудеса дрессировки, нет — да Рэдерик и не смыслил в дрессировке охотничьих собак. Глубокое понимание, почти нечеловеческое.

И потом Рэдерик уже был оживлён, почти весел, и костяшка ему нравилась, и он с удовольствием глазел с седла на заплаканный дождём город.

Площадь у Резиденции Владык уже выглядела как нормальная городская площадь. В карауле стояли парни в гвардейской форме с золотыми веточками — фронтовики, но кто станет разглядывать! Прохожие, несмотря на скверную погоду, ходили по площади и останавливались поглазеть на нас — главным образом на костяшку. Какой-то храбрый мужик даже выкатил тележку под полосатым зонтиком, чтобы продавать горячее кавойе с мёдом.

Город за эти дни опомнился и встряхнулся. Патрули Норфина всё ещё контролировали улицы, но теперь мы ехали мимо открытых лавок. В трактирах и кондитерских горели огоньки, чтобы было уютнее в пасмурный день. Горожанки в дождевиках и под зонтиками тащили корзинки с едой, чей-то пожилой лакей в форменной ливрее и под зонтиком выгуливал мокрую лохматую собачку. Нам встречались конные экипажи и даже моторы. Столица Перелесья уже не казалась склепом, она оживала — и это должно бы было радовать меня, но почему-то не радовало.

Проклятущий дождь разъедал всякую надежду, как кислота.

Крепость, в которую Норфин отправил Лиссу, нам настроения не улучшила. Она стояла посреди пустого пространства, будто дома шарахнулись в разные стороны в ужасе, и походила на монолит, на громадный кусок серой скалы, окружённый средневековым валом, с чугунной подъёмной решёткой вместо ворот. Высоченные серые сторожевые башни возвышались над городом, как злой рок. В довершение красоты на мощёной площадке в стороне от ворот, где наш провожатый остановил мотор, у них стояла виселица.

Мы с Индаром вышли под моросящий дождь. Прямо рядом. Мне померещился застарелый запах падали.

В жизни я не видал такой добротной виселицы. Ей, наверное, уже сравнялось лет двести, а может, и больше: не пустяк какой-нибудь, а столбы из тёсаного камня над каменным помостом с металлическими перекладинами между ними. На этой кошмарной штуковине легко уместилось бы человек двадцать разом, а то и больше.

А я думал, что средневековой дикостью меня не удивить… но от вида виселицы Дар полыхнул, как костёр на ветру. В дым, в прах, в кишки! Везде вешали! Не везде к казням подходили так чудовищно основательно — и так наглядно выставляли их орудие всем напоказ, в городской черте. К тому же Дар и я чувствовали, что здесь убивали совсем недавно.

На днях, ага.

Я смутно видел в свете пасмурного дня вытянутое призрачное тело со свёрнутой головой. Женское. Мне померещились нижняя юбка и кружевная кофточка. И что-то странное, вроде цепочки чёрных жуков, ползло по ноге казнённой.

Я взглянул на Индара.

— Упокоить хочешь? — тут же спросил он. — Плохую услугу ей окажешь. Чернокнижница. На этой виселице, я думаю, многих вздёрнули во время погромов, но конкретно эта, я чую, торчит здесь, потому что ада боится.

Барн придержал Рэдерику стремя, как конюший принцу в те самые Средние века.

— Нельзя так убивать женщин, — сказал я. — Просто нельзя.

— Думаю, она тоже убивала достаточно, — сказал Индар. — Только иначе. Не так публично.

— А что это… ползает? — спросил Барн и показал пальцем.

— Кстати, да, — сказал я. — Мне тоже интересно.

Индар удивился:

— Вон те тварюшки? Пожиратели боли, их в таких местах всегда полно. Можно насобирать, кстати. Идут на некоторые виды проклятий, а ещё из них выходит отличная добавка к любому зеркальному сиропу. Помогает открывать пути.

Мы с Барном переглянулись. Мы таких не видели. Очевидно, потому, что не бывали в таких местах — где боль и ужас насильственной смерти копились не просто годами, а столетиями…

— Мессиры, — сказал Рэдерик, — а пойдёмте в крепость? Очень сыро.

Водитель мотора с запозданием выбрался наружу и раскрыл зонт. Мы пошли к подъёмным воротам, Барн вёл в поводу костяшку, Рэдерик, над которым водитель держал зонт, с любопытством крутил головой, а я смотрел на него и думал: чудо, конечно, наш принц, но кому бы могло прийти в голову называть его благим?

Увидев нас, с той стороны открыли в каменной стене окошечко с две ладони размером — и я ткнул в это окошечко