Ночь упырей - Анастасия Александровна Андрианова

простить его. Простить глупого мальчишку, который сбежал в тот день и не был с ними в самый страшный момент. Прятался, пока их терзали когти и пасти тварей, что страшнее любых зверей. Он должен был быть там. Должен был разделить их страх, их боль. Их смерть. Погибнуть с ними и быть сейчас вместе.

Но его оторвало, как часть тела отрывает взрывом. Отделило от семьи, выбросило в жизнь, измотав, растерзав не тело, а душу. Шрамы на спине давно зажили, но шрамы на сердце выпустили из него всю кровь и оставили в груди сухой сморщенный комок, способный только отсчитывать время, которое ему отмерили Свет или Покровители.

Вот бы быть сейчас с ними. Воссоединиться. Снова услышать их голоса. Сказать всё, что не успел.

«Мам, конечно, неси свой суп с крошками».

Смородник хотел бы стиснуть зубами кулак, прокусить себе кожу, лишь бы сдержать рвущиеся судорожные рыдания. Но на руках были перчатки, а лицо закрывала маска с пластиковым экраном. Даже нельзя вытереть глаза.

Ловушка, это всё, определённо, банальная ловушка, выстроенная на его незаживающих ранах. Нельзя в неё попадаться, это слишком глупо. Гнилые болота намеренно сводят его с ума.

Но осознание этого вовсе не помогало. Сопротивляться видениям было выше его сил.

Торговый центр уже совсем близко. Его густой низкий гул отдавался вибрацией в груди. Провода и трубы искрили бело-голубыми всполохами, и казалось, что тучи над ним вздрагивают от напряжения и раздирающей воздух силы.

Тела снова лежали вперемешку с битыми бутылками. Некоторые бутылки были истолчены в стеклянное крошево, но большинство торчали острыми кривыми осколками. Как та, которая много лет назад отметила лицо Смородника, чудом пощадив его глаз.

Что-то изменилось в самих телах. По образам словно пробежали помехи, видение мигнуло, дёрнулось, и теперь у всех мертвецов были волнистые каштановые волосы. Смородник остановился, прекрасно понимая, что не стоит этого делать. Опустил глаза.

Мавна.

Везде она.

Бледная, неживая. С порванной шеей. С вывороченными внутренностями. Обезображенная так, что можно было узнать только обрывки кардигана с вышивкой.

Он подавил рвотный позыв. Сердце на мгновение замерло, будто отказывалось качать искрящую густую кровь, пока лёгкие вдыхают отравленный воздух проклятого болотного города.

Смородник вновь побежал. По телам двойников Мавны. По телам своих родных. По телам, в точности повторяющим его самого.

Недалеко от дверей центра он оступился и упал на колено. Тут же ногу резанула боль. Смородник вскочил, вытащил из себя осколок бутылки и побежал, хромая, дальше. В разрез штанины хлынул ледяной воздух, материал костюма тут же окрасился кровью. В ней вспыхнуло несколько мелких искорок.

Искра под болотами. Звучит как ничего хорошего. Нужно ускоряться.

В голове стучало, перед глазами всё покачивалось. Кровь будто окончательно застыла в венах, воздух проходил через фильтры респиратора с ощутимым трудом: приходилось вдыхать глубже, но этого не хватало. Будто ему отвели ограниченное время, чтобы завершить здесь свои дела, и оно стремительно подходило к концу.

Смородник ударил двери ногой, метясь посередине, между стеклянных створок. Они не поддались, только чуть шатнулись. Он ругнулся и ударил снова.

Нога, в которую попало стекло, отозвалась неожиданно острой болью от удара. Он колотил в двери ещё пару минут: кулаками, пятками и наваливаясь плечом, – но без толку. Стекло даже не разбивалось, как он ни старался. Ни единой трещины. Зато с каждым ударом по телу пробегала вибрация, похожая на электрический разряд, который только отнимал силы, он проходил по костям выматывающей, тягучей волной, отдавался в позвоночнике и гудел в голове.

Смородник быстро устал. Развернувшись, он привалился спиной к закрытым дверям.

– Не узнаю себя, – тихо рыкнул он. От слов маска запотела ещё сильнее.

И в самом деле – чёртовы болота вытягивали из него силы. Хотелось есть, пить, спать, но сильнее всего – курить. Голову заполняло туманом, сколько он ни пытался сосредоточиться, а мысли тоже будто утекали. Вместо них сгущались обрывки мрачных образов: кровь, трупы, мухи, перевёрнутые фургоны, битое стекло, силуэты упырей…

Смородник попытался вспомнить, ради чего он стремился сюда попасть. Ничего не получилось.

Что, Темень раздери, он должен сейчас сделать?

Он сидел, уставившись сквозь запотевший пластик на целую площадь разлагающихся тел. Мозг будто собирался отключиться, и сердце билось всё медленнее. Из него словно утекала жизнь. По каплям, по струйкам.

Смородник закрыл глаза. Картинки выплывали в мозгу из багрового дыма, чётче, чем он видел всё наяву.

А было ли здесь хоть что-то явью?

Красное марево. Миг – и образ мелькает вспышкой. Он возвращается к стоянке. Земля залита кровью.

Он прячется от упырей под мостом, но они бегают быстрее, чем мальчишка.

Пасть прямо перед его лицом, с изогнутых зубов капает вязкая слюна. Когти впиваются в кожу, проходят под рёбра и выворачивают их, ломая, и осколки костей раздирают плоть. В ушах стоит собственный крик, глаза заливает кровь.

«Ты мёртв, Мирча. Давно уже мёртв».

Непонятно, чей это голос. Подозрительно похож на его собственный.

Снова марево, на этот раз – чёрное. Дивник, Мятлик и Клён горят заживо, клочья одежды и кожи слезают с них чёрными лохмотьями. Снова они, но погибают уже иначе: их рвут упыри, лакают кровь из ран, ввинчиваясь в тела длинными языками. Миг – картинка меняется. Другая картина смерти: их убивает сам Смородник, терзает голыми руками, только пальцы и когти у него отчего-то звериные.

«Ты мёртв, мёртв, давно уже мёртв».

Образы мелькают всё чаще и чаще, сменяются быстро, до тошноты, один другого отвратительнее. С каждой новой вспышкой тела мертвецов достигают новой стадии разложения, и смотреть на них невозможно омерзительно. Но нельзя ни отвернуться, ни закрыть глаза – они и без того закрыты.

И голос в голове повторяет одно и то же, то громче, то тише, сводя с ума. Сердце стучит всё слабее, вены уже не тянет от напряжения искры. Его будто выпивают, высасывает досуха грёбаное подболотье, а гул нарастает, сытый и довольный, похожий на гул подстанции.

Смородник протяжно выдыхает и падает на землю.

Неподвижный. Обесточенный.

15

Вести полицейскую машину с коробкой-автоматом было даже как-то неприлично легко. Она не скрипела и не пыталась глохнуть на светофорах, руль поворачивался плавно, и даже сиденье оказалось с подогревом. Чудеса!

Варде припарковался у бара. Взглянул на себя в зеркало и стёр большим пальцем следы крови в уголке рта. Обернулся: полицейские лежали сзади, сваленные один на другом. Перетаскивать