Немезида ночного ангела - Брент Уикс

– Тогда хорошо. Хорошо… Но у меня две новости.

– Говори.

– Первая: ночью кто-то входил в эту комнату.

– Что?

– Когда я тебя впустила, дверь была не заперта.

– А. Это был я. – Отмахиваюсь. – Не хотел будить нашу гостеприимную хозяйку со слугами и оставлять свидетелей тому, что я где-то пропадал всю ночь. Решил, что будет быстрее просто забраться к тебе.

– То есть ты прокрался мимо меня и вышел в коридор, чтобы постучать? А почему просто не разбудил? – спрашивает она.

– Я… не хотел тебя напугать, и… ты почти полностью сбросила с себя покрывало.

Фаэна опускает глаза на недавно надетый халат.

– Ой. – Откашливается. – Я, э-э-э, дома всегда сплю нагишом. Наверное, сегодня наконец-то почувствовала себя в безопасности и вернулась к обычной привычке. Извини.

– За что? Это же я вломился к тебе в комнату. Я не хотел… Надеюсь, что не лишил тебя этого чувства защищенности. Я не… ну, не пялился на тебя. Сразу отвел глаза.

Фаэна краснеет, явно хочет что-то сказать, но затем передумывает. Становится серьезнее.

– Ты выглядишь уставшим, – говорит она.

– До смерти. И надо бы несколько часов поспать перед вечером, иначе я начну ошибаться. Но уснуть вряд ли получится. Бардак у меня в голове, понимаешь ли. Лезут в нее всякие мысли, которые лучше не думать. – Не знаю, зачем я ей это сказал.

– Снимай снаряжение. Я спою тебе колыбельную.

– Колыбельную? Я что, снова веду себя как капризный ребенок? – с усмешкой спрашиваю я.

Фаэна сдерживает улыбку.

– Ну, брось. Голос у меня не самый лучший, но мастер с моей новой лирой придет только днем.

– С лирой? – переспрашиваю я, ложусь рядом и, повинуясь ее настойчивости, кладу голову ей на колени.

– Ну да, взамен той, которую сломали разбойники. Помнишь? – Фаэна говорит так, словно я должен понимать, о чем речь.

– Ах да, – я притворяюсь, что вспомнил, потому что ей явно неприятно думать о той ночи, однако я совершенно уверен, что не видел никакой лиры.

~– Видел.~

«Правда?»

– Когда главарь истек кровью, ты заметил «лиру, превращенную в груду щепок и струн».~

«Ой. Значит, все-таки видел. Эй, погляди-ка, ты подсказал что-то полезное! Да еще и добровольно!»

Хочется сказать, что ка'кари, фыркнув, погружается в молчание, но он просто мне не отвечает.

Фаэна заводит негромкую мелодию, проводит пальцами по моим волосам, а затем поет. У нее выразительный голос, способный брать низкие ноты; ее пальцы массируют мою голову – и почему это так приятно? – а голос похож на целительный бальзам для души. Я так расслабляюсь, что даже не пытаюсь разобрать слова песни, которая почему-то кажется мне знакомой. Может быть, я слышал, как ее пели другие дети, ведь вряд ли кто-нибудь когда-нибудь пел ее мне. В моем детстве колыбельным места почти не было.

– Что это за песня? – спрашиваю я. – Кажется, я ее знаю.

– Нет. Она новая. Ты, наверное, слышал, как я напевала ее по дороге сюда, – отвечает Фаэна. – Я все еще сочиняю. Этот мотив про тебя. С аккомпанементом будет звучать еще красивее. Или даже совсем хорошо, когда я узнаю тебя чуточку получше. Я все еще пытаюсь разгадать, как ночной ангел сочетается с Кайларом.

– Ха. Мне бы тоже хотелось это понять, – говорю я. Фаэна улыбается, я устраиваюсь поудобнее на ее мягких коленях и сам дивлюсь тому, что не подумал ничего пошлого – она ведь просто меня убаюкивает. Как же сильно я повзрослел за последнее время.

Или просто утомился. Как бы там ни было, от Фаэны веет спокойствием и уютом. Для человека, руки и ноги которого отяжелели от голода, она все равно что капля меда на языке.

У меня захватывает дух; кажется, будто, перестав воспринимать женщину сквозь крошечную линзу моего вожделения, я вдруг очутился на вершине холма и вижу с него восход солнца – ее восход, во всей красе. Она словно обретает глубину и краски, которых я прежде не замечал; вокруг меня открываются новые горизонты: я вижу в женщине не просто вероятную любовницу, но подругу, наперсницу, возможно, даже родственную душу; вижу чью-то дочь, сестру и мать. Женщину в целом, опутанную целым клубком отношений, среди которых есть и самое незначительное – редкое кокетство со мной.

Этот новый образ пленит, чарует и совсем не пугает, хотя должен бы. Наверное, меня так расслабили ее пальцы в моих волосах.

– Пожалуй, я могу рассказать тебе небольшую сказку о ночном ангеле, если ты думаешь, что это поможет твоей песне, – говорю я.

Фаэна одобрительно хмыкает.

– Ее поведал мне мой учитель, перед тем как… в общем, не очень давно. Он говорил… э-э-э… ладно, не буду затягивать. За пять тысяч и одиннадцать лет до того, как Джорсина Алкестеса короновали и усадили на Гибельное Сиденье, Ашур Рам Мандару, последний из Рамрана-тариб, задумал совершить величайшее злодеяние. Он назначил его на полночь самой длинной ночи года, в которую, по предсказаниям его астрологов, был должен наступить парад планет и новолуние, отчего ночь стала бы самой темной за тысячу лет. Ашур верил, что если в тот момент достигнет вершины порока, то вознесется и превратится в одно из божеств, что обитают за завесой.

Однако после того как все приготовления завершились, после того как рабы раскидали по земле триболы, и отцы обрили свои тела и прибили окровавленные пятки к ритуальным плитам, и матери омыли своих детей маслом и утихомирили их крики, когда Ашур взошел на помост с кованым бронзовым клинком в руке, и десять тысяч фонарей погасли, как один, и все окуталось плачем приговоренных и облаком жреческих благовоний; за миг до того, как великий король молвил хоть слово в ту нечестивую тьму, на небе внезапно родилась новая звезда, и засияла она ярче полной луны. Звезда эта пылала так ярко, что еще два года отбрасывала тени даже днем, и лишь затем исчезла, столь же таинственно, как и появилась. Но той ночью эта временная звезда возникла в самом темном уголке самого темного за тысячу лет неба. Она прервала ритуал Ашура Рама Мандару и, быть может, помешала ему стать богом.

Говорят, что из того света, того осколка умирающей звезды – или, как утверждают другие, из чернейшей тени, которую она отбрасывала, – вышла первая из ночных ангелов. Она сразила безумного императора на глазах у всех его придворных и одурманенных им рабов.

Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть, нравится ли Фаэне сказка, но снизу понять выражение ее лица трудно.

Я продолжаю:

– Я никогда не слышал о тех странах, тех титулах или тех народах. Я