Немезида ночного ангела - Брент Уикс

– На стороне добра? – повторяю я вслух. – Ха. – Я кладу сверток на бочку поменьше, которую поставил рядом вместо столика, и начинаю его разворачивать. Мы в подвале старого заброшенного дома, который сейчас ремонтируют для новых хозяев. В Адовом Ущелье. Но ближе к поверхности, где дома, как ни странно, не так уж и плохи.

Я выбрал не тот дом, который посоветовал Фаэне Книпсер. Я ему не настолько доверяю. У меня хорошая чуйка на по-настоящему заброшенные здания; я ее отточил еще в детстве, когда искал в трущобах безопасные пристанища. Во сне уличные дети и бродяги особенно беззащитны. Тем не менее Книпсер мог приставить к графу слежку и приказать своим людям проверить, хорошо ли я выполнил задание – и выполнил ли его вообще, – а эти люди могли оказаться настолько скрытны, что я их не заметил, и в таком случае они все равно знают, где я.

Обойдя периметр, я никого не увидел.

Здесь темно.

Даже слишком темно. Я иногда забываю, что не все могут так хорошо видеть во тьме.

Я зажигаю одну-единственную свечу, чтобы мой благородный друг смог разглядеть хоть что-нибудь. Я уже вытянул из его плоти весь страх, который он мог испытать, услышав во тьме голос существа вроде меня. Пот, пробивший все его тело, тому доказательство.

Теперь нужно дать его воображению новую пищу для кошмаров.

Я ставлю свечку так, чтобы он мог рассмотреть орудия, разложенные на днище бочки; у графа получится их увидеть, если он постарается и откинет свою пухлую голову так сильно, как только сможет.

Я снимаю тунику. Аккуратно выворачиваю ее наизнанку. Аккуратно складываю. Я среднего роста, худой, и от такого телосложения в моем ремесле много пользы, ведь я незаметный и подхожу под большинство описаний – но еще это значит, что атлетичные в юности, а теперь большие и толстые мужчины не видят во мне угрозы.

Как будто что-то маленькое не способно их убить.

Люди нелогичны. Их не изменить, поэтому приходится работать с тем, что есть. Более половины моей жизни я по многу часов каждый день тренировался. И нет никакого хвастовства в том, чтобы сказать, что у меня впечатляющая мускулатура.

Однако я вряд ли впечатлю графа. Он все равно будет притворяться, будто это не так. Мужская самоуверенность тоже нелогична. Так что я просто немного сдвигаю маленькую бочку вперед, чтобы ему стало лучше видно.

Развернув на столике тряпки, я показываю полый металлический цилиндр, суженный к одному концу, оливковое масло, живого крота, пойманного в незакупоренную стеклянную бутылку, и длинную веревку.

Я благоговейно склоняю голову над столиком. Зажигаю еще одну свечу, на этот раз красную.

– Ч'торати сигве х'э банат со сикамон ту ватари. Веннадош чи тометигара. Хоргатал му толетара. Вени, соли, фали, дьячи. Вол лессара дей. – Я стараюсь, чтобы слова прозвучали как молитва, обращенная к некоему темному богу. На самом деле это благословение, которое давным-давно произнес надо мной Дарзо. Ни до, ни после я не слышал этого языка, и, хотя у меня хорошая память, мне время от времени приходится освежать в ней слова, чтобы не забыть их до того, как я найду перевод.

Я вздыхаю. Как же мне не хочется этого делать.

Снова склонив голову, как будто в молитве, я складываю ладони домиком у своей груди. Голова Эмиля повернута ко мне до упора. Если не отвернется, завтра у него будет болеть шея.

Хотя, если задуматься, то нет, не будет. Благодаря тому досье, что Книпсер передал Фаэне, я теперь знаю достаточно и понимаю – Эмиль Уэссерос не станет слишком уж тяжким бременем на моей совести. Отпрыск влиятельного благородного семейства, соперничавшего с Гандерами, он бежал из Сенарии, когда к власти пришел Алейн Гандер. Свое богатство (отчасти украденное) он потратил на то, чтобы купить себе титул в Алитэре. Годами он старался влезть как можно выше по скользкому столпу власти, и теперь убежден, что завтра, представ перед императрицей, покорит ее, и она немедленно провозгласит его королем Запада, отвергнув всех остальных ухажеров.

Царство Самообмана принадлежит отнюдь не только богачам, но их в тех землях что-то чересчур много.

Прибыв в Алитэру, граф Уэссерос начал обманывать деловых партнеров и любовниц; женился одновременно на двух женщинах; после их смертей, случившихся при подозрительных обстоятельствах, подделал завещания обеих; присваивал себе деньги из имперской казны, а когда его чуть не поймали за руку, подставил очередного делового партнера. Тот человек «повесился» в тюремной камере, чем окончательно подтвердил свою вину в глазах короны и прервал расследование, так и не дав показаний против Уэссероса.

Если верить Книпсеру, для того дела Уэссерос подкупил тюремщика.

Тюремщик преданно исполнил убийство, ради которого его наняли. Но перед этим он не спросил разрешения у начальника тюрьмы, а начальник тюрьмы из-за этого не смог спросить разрешения у Книпсера.

Оказалось, что Книпсер имел на того дворянина свои планы, и он очень огорчился, когда тот лишил себя жизни; а когда Книпсер выяснил, что ему в этом помогли, то огорчение переросло в нечто большее. Обычно после несогласованного убийства, заказанного мелким дворянином, к тому дворянину приходили гости, которые вытягивали из него обещание включать Книпсера в долю в дальнейших делах. Если дворянин не оказывал гостям должного уважения, его вдобавок аккуратно избивали.

Но в последнее время в организации Книпсера начались неполадки с дисциплиной. Теперь он хочет наглядно показать, что случается с теми, кто идет против него. Уэссерос, будучи графом, но без друзей, да еще и нечистый на руку, оказался идеальным кандидатом. И поэтому Книпсер желает, чтобы эту работенку исполнил кто-то со стороны. Когда человек, досадивший криминальному авторитету, просто исчезает, и никто в организации не знает, как это произошло, все начинают гадать, каких еще опасных людей прикормил их босс. А вероятные конкуренты при этом видят, что у Книпсера есть оружие, о котором они не знают и потому не могут нейтрализовать.

Так он сможет купить уважение и страх. А страх восстанавливает дисциплину.

Я обмакиваю кончики пальцев в оливковое масло и делаю глубокий вдох, как будто морально готовлюсь к чему-то.

~– Мне нравится, что ты задумал.~

Я провожу по своей груди маслянистую полоску, сверху вниз. От нее начинает сочиться дым. Поджав губы, я издаю стон. Кожа пузырится, расходится и обнажает черную, как ночь, сталь.

Я делаю еще несколько глубоких вдохов и продолжаю линию вниз, по животу. Снова дым и пузырение. Я стону, чтобы скрыть отсутствие шипения. Мне приходится часами тренироваться, чтобы подготовить самую простенькую иллюзию, и пока