Бог безвременья - Жаклин Холланд

– Извините, я просто обожаю эти необычные старинные европейские автомобили. Столько своеобразия! Напоминают мне машины из старых британских шпионских фильмов.

Она бодро присаживается на корточки возле бампера, проводит большим пальцем по вмятине.

– Вот незадача, – говорит она, глядя на меня. – Не будь вмятины, была бы в безупречном состоянии.

Как у нее это выходит? Интересно, как? Обращает внимание именно на то, что ей видеть не следует.

– Меня мало волнует стоимость при перепродаже, – отвечаю я.

– А что случилось? – спрашивает она.

– Слегка задела за отбойник. Достаточно давно. Да так и не удосужилась починить.

– Хм. Забавно. Я приметила эту машину еще в день открытых дверей – она выделяется на фоне остальных, – но на ней не было повреждений.

Отвечать что-то и защищаться – так бы поступил тот, кто лжет. Но я просто говорю «хм» и продолжаю рыться в багажнике.

– У меня приятель в городе работает в автомастерской. Он легко может все починить. Если хотите, могу ему позвонить. Не хотите же вы ездить с разбитой фарой? – Она поднимает брови, глядя на меня. – За фару можно и штраф получить.

Я не хочу, чтобы она или какой-то ее приятель крутились рядом с моей машиной.

– О, фара работает. Пострадал только внешний вид, но спасибо за совет. Я попрошу у вас его номер телефона, когда соберусь этим заняться. Пока у меня много других дел.

– Да, понимаю, не все так помешаны на мелочах, как я. Для меня невыносимо видеть противную вмятину на такой сказочной машине.

Сидя на корточках у помятого бампера, офицер Маккормик роняет окурок на землю.

– Ладно, я убегаю, – говорит она, встает и затаптывает окурок носком туфли. – Еще раз спасибо за гостеприимство. Было чудесно.

Она подмигивает и кивает в сторону второго этажа дома, где проходил концерт.

– Спасибо, что пришли.

Она бросает последний взгляд на мой «датсун» и садится в свою машину. Я делаю несколько глубоких вдохов и вытаскиваю спортивную сумку из багажника. Всегда ли офицер Маккормик делится своими взглядами о психологии преступников с тем, кто оказывается рядом, когда она курит? Я задаюсь этим вопросом, открывая задние двери и вытаскивая красиво упакованные подарки. Или ее слова действительно полны намеков, и мне это не кажется? Трудно сказать. Я совсем недавно так перепугалась, вообразив, что Генри Эмерсон идет по моему следу, но сейчас такая мысль кажется смехотворной. Но Саманта Маккормик не добрая соседка, ее работа – всех подозревать, и, с моей точки зрения, она неплохо справляется со своей работой.

Стараясь удержать в руках подарки и сумку с вещами Лео, я захлопываю бедром дверцу, потом недолго вожусь с входной дверью и, наконец, заношу все это в дом.

Я поднимаюсь по лестнице в спальню – третью слева от моей, в дальнем конце коридора. В этой комнате я жила в детстве. Две односпальные кровати, застеленные старинным постельным бельем цвета слоновой кости и сшитыми вручную одеялами, стоят рядышком. Прошлое висит толстым слоем, как осадок, но я надеюсь, что Лео не почувствует этого, когда войдет. Кидаю сумку на кровать и прячу подарки в шкаф.

Когда я спускаюсь вниз, то вижу Кэтрин с Лео в прихожей. Она стоит ко мне спиной. Я останавливаюсь на нижней ступеньке, не зная, то ли присоединиться к их разговору, то ли не мешать им. Кэтрин стоит перед Лео на коленях и что-то тихо ему говорит. Я не слышу ни слова, но вижу выражение его лица. Он странно спокоен, его рассеянный взгляд где-то далеко, как будто он забрался в глубь себя и слушает ее откуда-то со дна ущелья. Он сосредоточенно думает. Это видно по его лицу. Что он думает? Что он понимает из всего этого?

Он задает вопрос – «почему» или «когда», не могу точно сказать, – его взгляд все еще рассеян. Она неуверенно обнимает его за плечи, странный жест механического проявления любви, но он все так же напряжен. Я четко осознаю, что это важный момент в жизни Лео. Мама бросает его на Рождество с няней, но она едет на реабилитацию, и их жизнь после этого, возможно, наладится. Интересно, как он будет об этом вспоминать в будущем?

Кэтрин встает, оборачивается и видит, что я застыла на нижней ступеньке. Я подхожу, встаю рядом с Лео и кладу руку ему на плечо.

– Слушайся мисс Колетт, – говорит Кэтрин. В ее глазах блестят слезинки. Она пытается скрыть их, обращаясь к Лео, а потом роясь в сумочке в поисках ключей от машины, которые отдала мне. Я протягиваю ей ключи, и она забирает их.

– Я положила бутылку сиропа от кашля в сумку Лео, – говорит Кэтрин, моргая и, наконец, глядя на меня. – Я заметила, что он сегодня как-то нехорошо кашляет.

– О, хорошо. Да, я тоже обратила внимание. Ой! А еще мне пришло в голову – не могли бы вы дать мне номер для… ну, чтобы с вами можно было связаться? На всякий случай.

Кэтрин в ужасе прикладывает руку ко лбу.

– Это, безусловно, может пригодиться. Боже мой, какая я несобранная!

Она смотрит вниз, мысленно ища на себе – в кармане брюк, в кармане куртки, в сумочке – номер телефона. Наконец она достает из сумочки ежедневник.

– Где же я его записала, никак не найду… – бормочет она, перелистывая страницы. – Вот!

Она находит ручку, переписывает номер на чистом листе и вырывает его из ежедневника.

– Еще раз спасибо, – говорит она, протягивая его мне. – Не представляю, как вас отблагодарить.

Я киваю с улыбкой, а потом почему-то чувствую необходимость что-то сказать.

– Я верю в вас, Кэтрин, – мне бы хотелось, чтобы слова обладали силой магических заклинаний и были способны влиять на реальность. – Мне кажется, это… настоящий переломный момент… и ваша жизнь изменится к лучшему. Вы должны верить в свои силы и добьетесь того, к чему стремитесь.

Она смотрит на свои руки и улыбается, ни один из нас не знает, что делать с таким неуклюжим и неловким проявлением чувств.

– Спасибо, – отвечает она. – Мне пора идти.

Я киваю.

– Веди себя хорошо, – снова говорит она Лео, сжимая его плечо. – До скорой встречи.

Затем она поворачивается и уходит.

XLI

Мои надежды на то, что Халла бросит живопись, не оправдались. На следующее утро она сидела на той же груде мешков с рисом, в том же грязном платье, в том же красном хиджабе и с той же широкой милой улыбкой. На этот раз