Опасные видения - Коллектив авторов

– Недогляд, – согласился Даймонакс. – Но и мы еще не так долго занимаемся своим делом, чтобы ни в чем не сомневаться.

– Почему мы здесь? Чему мы учимся у этих варваров? Мы можем исследовать целую бесконечность – зачем тратить силы на второй по мерзости мирок, что мы нашли?

Даймонакс выключил рекордер. Какое-то время между ними висела тишина. Снаружи гремели колеса, через окна пробирался смех и обрывки песни, под низким солнцем пылал океан.

– А ты не знаешь? – наконец тихо спросил Даймонакс.

– Ну… научный интерес, разумеется… – Ясон сглотнул. – Прости. Институт не работает просто так. В американской истории мы наблюдали ошибки человека. Должно быть, здесь тоже.

Даймонакс покачал головой:

– Нет.

– Что?

– Мы учимся кое-чему слишком драгоценному, чтобы так просто от этого отказаться, – начал Даймонакс. – Это урок смирения – но нашей надменной Утопии смирение не помешает. Ты об этом не знал, потому что до сих пор нам не хватало четких данных, чтобы обнародовать выводы. И потом, ты в этой профессии новенький, а твое первое задание проходило в другом времени. Но, понимаешь ли, у нас есть убедительные причины полагать, что Вестфалия – тоже Добрая Земля.

– Невозможно, – прошептал Ясон.

Даймонакс улыбнулся и отпил вино.

– А ты задумайся, – сказал он. – Что нужно человеку? Во-первых, биологические потребности: еда, кров, медицина, секс, здоровая и достаточно безопасная среда, чтобы растить детей. Во-вторых, особая человеческая потребность стремиться, учиться, созидать. Ну и что, и разве всего этого здесь нет?

– Да так можно сказать о любом племени каменного века. Нельзя уравнять довольство и счастье.

– Конечно нет. Но разве упорядоченная, единая, спланированная Утопия – это не страна послушного стада? Мы положили конец всем конфликтам – вплоть до конфликта человека с собственной душой; мы покорили планеты; звезды слишком далеки; не будь Бог так милостив и не подари нам парахронион, что бы нам оставалось?

– Ты хочешь сказать… – Ясон нащупывал слова. Напомнил себе, что неразумно терять голову только из-за слов, даже самых возмутительных. – Без сражений, противоборствующих лагерей, суеверий, ритуалов и табу… у человека ничего нет?

– Более-менее. У общества должны быть структура и смысл. Но какие, природа не предписывает. Наш с тобой рационализм – выбор нерациональный. Наше приручение зверя внутри нас – просто очередное табу. Мы можем любить, как пожелаем, но не можем ненавидеть, как пожелаем. Так намного ли мы свободнее жителей Вестфалии?

– Но ведь одни культуры явно лучше других!

– С этим спорить не стану, – сказал Даймонакс. – Я только отмечаю, что у всего есть цена. За то, чем мы наслаждаемся дома, мы дорого расплачиваемся. Мы не позволяем себе отказаться от мышления, подчиняться желаниям. Исключая опасности и тяготы, устраняя различия между людьми, мы не оставляем себе и надежд на победу. А хуже всего, пожалуй, вот что: мы стали полными индивидуальностями. Мы не принадлежим никому. Наше единственное обязательство – негативное: не принуждать других. Государство – продуманная организация, безликий и нетребовательный механизм – заботится о каждой потребности и каждой обиде. Так где же верность до смерти? Где близость целой жизни, проведенной вместе? Мы играем в церемонии – но если мы знаем, что это лишь пустые жесты, в чем их ценность? Мы сделали свой мир единым – но где же краски и контраст, где гордость тем, что мы уникальны?

А вот вестфальцы со всеми их недостатками знают, кто они, что они, чему принадлежат – и что принадлежит им. Традиция не погребена в книгах, а живет; и так любимые мертвые остаются с ними в памяти. Их трудности – настоящие, а значит, и победы – настоящие. Они верят в свои обряды. Семья, королевство, народ – то, ради чего нужно жить и умирать. Может, они меньше пользуются мозгами, – хоть я даже в этом не уверен, – зато больше пользуются нервами, железами, мышцами. А значит, знают и ту грань человечности, в которой себе отказывает наш аккуратный мир.

Если они сохранили это, но при этом дошли до науки и технологии, не стоит ли и нам поучиться у них?

Ясон не нашелся что ответить.

Наконец Даймонакс сказал, что он может возвращаться в Утопию. После отпуска его назначат в историю, которая еще может прийтись ему по душе. Они расстались с дружескими объятьями.

Парахронион загудел. Между вселенными запульсировала энергия. Раскрылись врата, и Ясон ступил в них.

Он попал в мраморную колоннаду. Белые Нео-Афины изящно и безмятежно сбегали к воде. Его встретил философ. Рядом для него уже висели приличные туника и сандалии. Откуда-то доносилось эхо лиры.

В Ясоне дрожала радость. Лейф Оттарсон напрочь вылетел из головы. Лишь в момент одиночества Ясона привлекло к нему случайное сходство с любовью. Теперь он дома. И его ждет Ники – Ники Демосфену.

Послесловие

Читатели должны понимать, что писатели не несут ответственность за мнения и поведение своих персонажей. Но многие не понимают. Как следствие, лично меня, например, называли в лицо фашистом. Несомненно, после данного рассказа я заслужу и что похуже. А я всего-то хотел потравить байки!

Что ж, пожалуй, не просто потравить. Тут уж ничего не поделать. Все видят мир со своей философской позиции. А значит, любой писатель, который пытается рассказывать, что видит, неизбежно пропагандирует. Но пропаганда, как правило, кроется под поверхностью. И это вдвое истинней в фантастике, которая по сути своей превращает действительность в откровенную недействительность.

Так что же я отстаиваю здесь? Не какую-то конкретную форму общества. Напротив: человечество мне видится настолько великолепно и иронично разнообразным, что идеального общественного порядка нет и быть не может. Подозреваю, редкие люди биологически приспособлены к цивилизации; вспомните о ее периодических упадках. Разумеется, эта мысль может быть неверной. А если и верна, то может оказаться лишь одним из факторов среди многих. Но вряд ли кто-то будет спорить о переменчивости человека.

Таким образом, в любом человеческом порядке будут свои изъяны, которые в конце концов приведут к краху; но у каждого есть и свои достоинства. Лично я не считаю, что в нашем «здесь и сейчас» так уж плохо жить. Зато другие считать могут. И вообще-то считают. В то же время мы не можем спорить, что отдельные образы жизни – злые. Самые худшие и опасные – те, что не терпят ничего отличного от себя.

И в эпоху конфликта нужно ясное понимание собственных ценностей – и ценностей противника. С такой же ясностью нужно видеть и недостатки обеих