Пересмешник на рассвете. Книга 1 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

Слова проносились мимо, а она даже не пыталась их поймать. Бессмысленный набор звуков, доносящийся из того мира, которому она уже не принадлежала.

– И куда ее?

– Давай в «Лошадку», здесь недалеко, и я знаю дорогу.

Ивонн закрыла глаза. И ей снова привиделось море.

Глава 47

– За что?! – хрипел Хавьер. – За что ты их убил?! Они же ничего…

Варгас поджал губы. Он надеялся, что его «анархист» окажется более крепким орешком, готовым к самым решительным действиям. А тот… Столкнувшись лицом к лицу с настоящей жизнью и с настоящей смертью, Хавьер распустил нюни. Это раздражало; хотелось отвесить этому идиоту пару крепких затрещин, чтобы тот успокоился и взял себя в руки. Варгас сдерживался только потому, что сомневался в том, что это поможет. Что, если Хавьер до сегодняшнего дня вообще не видел покойников? В том и беда с этими революционерами – все горазды чесать языками, но сами не понимают, о чем они говорят.

– Если бы я их не устранил, – напомнил капитан, – они бы убили нас. Или сдали Тайной Жандармерии. Может, ты забыл, что брешисты тебя узнали?

– Да, но…

– Что «но»? Это война, друг мой, а на войне нет места для сомнений. Либо мы их, либо они нас – третьего не дано. Если мы хотим что-то изменить, нельзя остаться с чистыми руками.

– У них не было ни единого шанса, – простонал Хавьер, зарывшись огромными ладонями в волосы. Варгас скорбно усмехнулся и положил руку ему на плечо. Как бы то ни было, но надо сокращать дистанцию. Рыбка уже на крючке, и теперь капитан, как опытный рыбак, подтягивал лесу.

– Шансов? Друг мой, их было четверо, а нас всего двое. Так у кого, по-вашему, было меньше шансов?

Хавьер нахмурился. В его состоянии даже простейшие арифметические расчеты давались с трудом. Пришлось загибать пальцы. Капитан скрипнул зубами.

Они сидели на мокрой скамейке в городском парке. Варгас притащил сюда Хавьера в надежде, что свежий воздух приведет того в чувство. Все-таки его спутник пил так много, что капитан опасался, как бы это не сыграло с ним злую шутку. Наутро, проспавшись, Хавьер может решить, что случившееся в «Дыре» не более чем алкогольный бред. Люди всегда бегут от того, чего не хотят вспоминать, и придумывают для этого самые идиотские объяснения. А капитану нужно было, чтобы Хавьер все запомнил – и в мельчайших подробностях. Чтобы подспудное чувство вины мучило его, как бесы в преисподней, и чтобы он помнил, что пути назад нет и не будет.

Над головой шуршала листвой чахлая липа, с каждым порывом ветра осыпая их колючими каплями. Словно истеричка в припадке, заливаясь бурными слезами. И это дерево почему-то напомнило ему совсем другое – не липу вовсе, а платан с серебристо-серой бугристой корой. Дерево, которое росло далеко на юге, в роще рядом с горной деревушкой, в которой Антуан Варгас родился и вырос.

Ее звали Мария-Сильвия, и была она монашкой-августинкой лет на пять его старше. В школе, которую посещал Варгас, она преподавала арифметику и геометрию. Маленькая, чопорная, тонкая как тростинка и с удивительно строгими и правильными чертами лица – как у ангелов на церковных фресках. В свои неполные пятнадцать Антуан был от нее без ума. Настолько, что полюбил предмет, который она преподавала, – сухую строгость цифр и уравнений, изящество геометрических фигур. Он был лучшим учеником в классе, и всякий раз Мария-Сильвия ставила Антуана в пример однокашникам – тупой деревенщине, которая и на пальцах считать не умела. Варгас их презирал. Уже тогда он знал, что с этим сбродом, у которого все мысли только об овцах да о том, как бы завалить соседскую девчонку, у него нет и не может быть ничего общего. И его родители были ничуть не лучше. Только Мария-Сильвия, единственная во всей деревне, была ему ровней.

Однокашникам это не нравилось, и однажды они попытались его проучить, подловив по дороге из школы. Антуан разбил главному зачинщику камнем голову – чуть не убил, да приятели успели того оттащить. После того случая с ним перестали разговаривать (Варгасу было плевать), однако нападки прекратились.

А по ночам Антуан подолгу не мог уснуть, впивался зубами в подушку, лишь бы только не думать о Марии-Сильвии. Безуспешно. В попытке занять голову он решал сложнейшие уравнения, но за вереницей цифр, превращающихся одна в другую, он видел лишь изгибы тела учительницы, в реальной жизни скрытые от него строгим монастырским платьем. Когда он просыпался, простыни были мокрые и грязные.

Варгас не планировал то, что случилось. Все вышло спонтанно, и, наверное, именно поэтому все пошло не так. В тот день Антуан охотился на кроликов в горах, когда увидел Марию-Сильвию, возвращающуюся из школы. В одиночестве, если не считать кудлатого ослика, которого она вела на поводу. Ослик вез книги, перевязанные веревкой: время от времени он упрямился, и Мария-Сильвия подгоняла его словами, которые монашкам знать не полагается.

Варгас подловил учительницу там, где дорога делала крутой поворот вверх по склону. Она обрадовалась, встретив его, а затем удивилась, когда он сказал ей сойти с дороги. Но не испугалась. Они спустились в платановую рощу, и там под прицелом ружья он приказал ей раздеться. Она молча сделала то, о чем он просил: аккуратно сложила одежду к своим ногам и выпрямилась во весь рост. Под платьем Мария-Сильвия оказалась именно такой, какой Варгас себе ее представлял: кожа белая как молоко, крепкие груди с широкими сосками, плавный изгиб бедер, темные волосы внизу живота… Она не пыталась стыдливо прикрыться, не кричала и не звала на помощь. Лицо ее оставалось спокойным и строгим, и только во взгляде – усталое разочарование.

Все случилось так быстро, что Антуан не успел понять, что произошло. Возбуждение захлестнуло его; спазм – и по штанам расползлось мокрое и скользкое пятно. Варгас коротко пискнул, попятился, не смея даже взглянуть на любовь всей своей жизни. От стыда и обиды у него перехватило дыхание, краска залила лицо, и оно горело, будто он обварился кипятком. Почему? Он ведь даже пальцем ее не тронул! А Мария-Сильвия коротко усмехнулась, будто с самого начала знала, чем все кончится.

– Ты все? – спросила она.

Презрение и издевка в голосе – как удар кулаком под дых. Антуан почувствовал себя так, будто его прилюдно отругали за невыученный урок. В общем…

Тело Марии-Сильвии нашли только на третий день. К тому времени птицы и