Эти сумасшедшие русские. Краткий курс русской литературы 1820-1991 - Паоло Нори

Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне.)

Эту вещь, как и многие другие, Ахматовой приходилось писать тайком.

Что меня неизменно поражает каждый раз, когда я бываю в музее Анны Ахматовой, – так это маленькая самодельная книжечка из бересты. Какой-то заключенный ГУЛАГа нацарапал на березовой коре несколько ее стихотворений, которые смог вспомнить, и книжка стала переходить из рук в руки, пока не попала из далеких лагерей к Анне Андреевне. И сейчас этот удивительный образец самиздата хранится в белой комнате Музея на Фонтанке.

2.18. Слово правды

В лекции «Блеск и нищета русской литературы» Довлатов отмечает, что, эмигрировав в США, осознал, как сильно отличается роль писателя в России и на Западе.

Потому что, по его мнению, в России литература «зачастую узурпирует функции Церкви и государства». Это обусловлено тем, что церковь «была довольно слабой и не пользовалась уважением».

«От кого же тогда русский народ, потерявший доверие к государству, – спрашивает Довлатов, – мог услышать слово правды?

И сам же отвечает: от писателей.

Он не утверждал, что это однозначно плохо, но чувствовалось, что он так думает. Довлатов считал, что нужно найти способ избавиться от того непомерного авторитета, которым в России пользовалась литература. А это непросто.

2.19. Самовосхваление

Очевидно, что в 1970-е годы русские писатели еще не утратили авторитета, позволявшего им, опираясь на самиздат, обходить официальную советскую цензуру, отнюдь не безобидную.

Русским писателям, освободившимся через систему самиздата от внешней цензуры, по мнению Довлатова, приходилось самим подвергать себя гораздо более жесткой внутренней цензуре, чтобы, не обладая для этого необходимыми навыками, не позволять себе превращаться в теологов, философов, социологов, историков, психологов или филологов.

Довлатов не то чтобы испытывает от этого гордость, но чувствуется, что ему приятно об этом говорить.

Как вспоминал Бунин, много лет назад Чехов в разговоре с ним высказался о писательстве примерно в таком же роде.

– Вы много пишете? – спросил он меня однажды.

Я ответил, что мало.

– Напрасно, – почти угрюмо сказал он своим низким грудным баритоном. – Нужно, знаете, работать… Не покладая рук… всю жизнь.

И, помолчав, без видимой связи прибавил:

– По-моему, написав рассказ, следует вычеркивать его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врем…

2.20. Божественный дар

Пожалуй, из всех русских писателей самое своеобразное представление об отношениях интеллигенции и власти было у Иосифа Бродского.

Родившийся в Ленинграде в 1940 году, удостоенный в 1987-м Нобелевской премии по литературе и ушедший из жизни в 1996 году в Нью-Йорке, Бродский, насколько я могу судить, был нонконформистом с младых ногтей.

По словам Сергея Довлатова, с которым они много лет дружили, «рядом с Бродским другие молодые нонконформисты казались людьми иной профессии. Бродский создал неслыханную модель поведения. Он жил не в пролетарском государстве, а в монастыре собственного духа. Он не боролся с режимом. Он его не замечал. И даже нетвердо знал о его существовании. Его неосведомленность в области советской жизни казалась притворной. Он не узнавал членов Политбюро ЦК. ‹…› Когда на фасаде его дома укрепили шестиметровый портрет Мжаванадзе (первого секретаря ЦК Компартии Грузии. – Прим. авт.), Бродский сказал:

– Кто это? Похож на Уильяма Блэйка…»

Советское государство, однако, не отвечало ему взаимным равнодушием. Молодой поэт, уже начавший публиковать стихи и заниматься переводами поэзии, но не принятый в ряды Союза писателей, в 1962 году был задержан на несколько дней, а в 1964-м арестован и предстал перед судом за тунеядство.

На вопрос судьи, как он может называть себя поэтом, если нигде не учился этому, не пытался кончить соответствующий вуз, Бродский ответил: «Я думаю, это… (растерянно)… от Бога…»

Его приговорили к пяти годам принудительного труда в отдаленной местности и сослали в деревню Норенскую, недалеко от Полярного круга, где он прожил полтора года, после чего получил разрешение вернуться в Ленинград.

Несколько лет спустя, в 1972 году, Бродского попросили срочно зайти в Отдел виз и регистраций. Принявший его в ОВИРе полковник сообщил, что на его имя получено приглашение в Израиль, и посоветовал этим шансом воспользоваться. Бродский уезжать не хотел: «Не знаю, что стал бы там делать». Но полковник не церемонился: «Ты сейчас заполнишь этот формуляр, напишешь заявление, а мы примем решение». В документах надо было указать, кем ему приходится приглашающая сторона.

– Какая у меня степень родства? – спросил Иосиф.

– Племянник со стороны бабкиной сестры, – ответил полковник.

2.21. Один из лучших периодов моей жизни

В июне 1972 года Бродский прилетает в Австрию.

А уже в июле начинает преподавать в Энн-Арборе [11], штат Мичиган, где до него преподавали Роберт Фрост и Уистен Хью Оден, его «любимый Оден».

Когда в том же 1972 году Майкл Скаммелл спросил поэта, как суд и заключение повлияли на его творчество, Бродский ответил: «Я думаю, это даже пошло мне на пользу, потому что те два года, которые я провел в деревне, – самое лучшее, по-моему, время моей жизни. Я работал тогда больше, чем когда бы то ни было».

Что никогда не нравилось Бродскому – так это роль жертвы. В интервью, которые он дает на Западе, он никогда не акцентирует внимание на том, что ему пришлось пережить.

В обществе, где все принадлежит государству, – признается он в интервью Дэвиду Монтенегро в 1987 году, – пытаться говорить своим голосом чревато последствиями. Это не так уж интересно. Это просто идиотская ситуация, и вы оказываетесь в положении жертвы, своего рода мученика. И даже вроде бы этого стыдитесь. Это неловкое положение.

А в интервью 1995 года (Адаму Михнику) Бродский говорит: «Когда я приехал в Штаты, то сказал себе: веди себя так, словно ничего не случилось, в противном случае станешь жертвой. Главное, не позволяй себе стать жертвой, даже когда таковой и являешься».

В другом интервью, которое он дал Майклу Хам-меру и Кристине Дауб в 1992 году, поэт отмечает:

Те, кто предпочитает критиковать недуги и порицать зло, испытывают удовлетворение, занимаясь этим, чувствуют свою правоту. Это серьезное заблуждение, широко распространенное среди поэтов, но я не думаю, что это здоровая позиция. Кроме того, никто не отменял тщеславия: когда тобой восхищается вся страна, легко забыть, в чем состоит твоя главная обязанность. А главная обязанность поэта перед обществом – писать хорошо.

2.22. Игра в изгнание

Выступление Иосифа Бродского на литературной