Эти сумасшедшие русские. Краткий курс русской литературы 1820-1991 - Паоло Нори

выучиться от меня кое-как болтать по-русски, – и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю.

Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириной и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей и в тот же день прогнал его со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание.

3.2. Даже Анна Каренина

Перебирая в памяти любовные романы, вы наверняка назовете «Анну Каренину», где перед читателями разворачиваются как минимум две истории любви: роман Анны и Вронского и чувство, вспыхнувшее между Левиным и Кити.

Однако я бы с этим поспорил.

Если уж говорить о любовных романах, то «Анна Каренина» не имеет к ним никакого отношения.

Все, что после прочтения запечатлелось у меня в памяти и осталось перед глазами, это вовсе не любовь Анны и Вронского и уж тем более не любовь Кити и Левина; если я что-то и запомнил – так это уши Алексея Александровича Каренина, сломанную спину Фру-Фру, скаковой лошади Вронского, монолог Анны в конце романа и финальную трагедию, не имеющую ничего общего со всем остальным. Чуть ниже я объясню свою мысль, но сначала сделаю небольшое отступление: если вы еще не читали «Анну Каренину» и не знаете, чем заканчивается роман, то следующую главу вам лучше пропустить.

3.3. Спойлер

А всем остальным хочу рассказать вот о чем. Несколько лет назад я проводил литературный семинар, где разбирал статью Бориса Эйхенбаума [13] «О. Генри и теория новеллы», в которой автор отмечает, что «новелла накопляет весь свой вес к концу», «тяготеет именно к максимальной неожиданности финала», и приводит в качестве примера пушкинский цикл «Повести Белкина»: «В „Повестях Белкина“ Пушкин стремится к тому, чтобы конец новеллы совпадал с вершиной сюжета и создавал бы эффект неожиданной развязки (ср. „Метель“, „Гробовщик“)», тогда как в романе, по мнению Эйхенбаума, финал – «пункт ослабления, а не усиления, и кульминация основного движения должна быть где-нибудь до конца. ‹…› После кульминационного пункта должен быть тот или другой скат».

«В романе, – развивает он свою мысль, – огромную роль играет техника торможения, сцепления и спайки разнородного материала, уменье развернуть и связать эпизоды, создать разнообразные центры, вести параллельные интриги и т. д.». По мнению литературоведа, роман строится по синкретическому принципу, исходит из необходимости конструктивного единства, скрепляющего «большую форму, где неизбежно образуются разные центры, параллельные линии, выдвигается описательный материал и т. д.». Это «задача на разные правила, решаемая при помощи целой системы уравнений с разными неизвестными, в которой важнее промежуточные построения, чем последний ответ».

Толстой, утверждает Эйхенбаум, «не мог кончить „Анну Каренину“ смертью Анны – ему пришлось написать еще целую часть».

После этих слов из аудитории донесся голос одной из юных слушательниц: «О нет! Зачем вы рассказали, чем все закончилось? Я хотела сама прочитать!»

В этот раз я тоже все рассказал, но предупредил читателей заранее, так что прошлый урок я усвоил.

Размышления Эйхенбаума о финале «Анны Ка-рениной» вполне применимы и к ее началу. Главная героиня, чье имя носит книга, появляется в романе только в начале восемнадцатой главы.

3.4. Скобки

Есть еще одна книга, которую можно было бы принять за любовный роман. Тем более что ее вторая часть начинается словами:

За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!

За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!

Возможно, это лишь мое мнение, но мне кажется, что этот роман – а речь идет о «Мастере и Маргарите» – можно воспринимать как угодно, но только не как любовный роман. Я бы назвал его теологическим, а его главные герои, с моей точки зрения, не Мастер и Маргарита (они тоже появляются в романе далеко не на первой и даже не на сотой странице), а Воланд (дьявол) и Понтий Пилат, который у Булгакова, как ни удивительно, не умывает руки [14] и любит одно-единственное существо – собаку Бангу.

Песня группы The Rolling Stones, навеянная этим романом и названная «Сочувствие к дьяволу» (Sympathy for the Devil), пожалуй, могла бы называться «Сочувствие к Понтию Пилату» (Sympathy for Pontius Pilate), а то и вовсе «Это не песня о любви» (This in Not a Love Song).

Но давайте вернемся к Анне Карениной.

3.5. И снова Каренина

Я читал «Анну Каренину» четыре раза, и каждый раз мне казалось, что это какой-то другой роман. Почему? Думаю, потому, что менялся я сам.

В романе есть четыре момента, которые, врезавшись в память, каждый раз по-новому волновали меня.

Момент номер один – первое же предложение: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Такое начало невозможно забыть. Толстой словно говорит вам: «Не верите? А вы попробуйте прочитать эти восемьсот двадцать три страницы, тогда и посмотрим, кто прав». Я четыре раза перечитал эти восемьсот двадцать три страницы, и в конце концов мне уже было совершенно неважно, кто прав.

Второй момент – когда Анна возвращается из Москвы в Петербург и ночью, воспользовавшись остановкой поезда на какой-то станции, выходит на платформу подышать. В Москву она приезжала по просьбе брата, Стивы Облонского: изменив жене с