Грехи записала, а раскаяния нет... Книга об исповеди и покаянии - Коллектив авторов -- Религия

каждым. Заметив, что кто-нибудь молчит, батюшка делал строгое замечание: «кажіть всі» и заставлял произносить все слова исповедания, говоря, что во время исповедания устного перед духовником человек освобождается от невидимых врагов и очищается от содеянных грехов.

После молитв и общего исповедания повседневных грехов (которое батюшка практиковал ради ускорения исповеди, чтобы каждый отдельно не повторял уже раз исповеданного и не задерживал других), все желающие исповедоваться, за исключением одного, выходили в «залу». Батюшка всегда исповедовал по одному человеку. [А об исповеди по нескольку человек сразу он выражался, что это вовсе не исповедь, а поругание ее, один только грех как для духовника, так и для пасомых, принуждаемых такой исповедью из ложного стыда скрывать свои грехи и не имеющих возможности через это искренно на духу покаяться.] Когда кающийся перечислял свои грехи, батюшка сидел на скамеечке у выдвигавшейся из стоявшего перед иконами шкафика- доски, заменявшей аналой. На ней обычно лежали крест и Евангелие. Кающийся же становился у креста и Евангелия на колени на толстый, для этого приготовленный, коврик, и склонялся под епитрахиль, которой батюшка покрывал его. Такое положение для себя и для кающегося отец Николай избирал, может быть, имея в виду немощь человеческую — и свою, и кающегося. Страдая отеками ног, он не в силах был исповедовать стоя. А может быть, батюшка считал такое положение духовника и кающегося не противоречащим духу исповеди, ибо кающемуся и просящему у Бога через иерея отпущения грехов своих прилично и естественно стоять во время исповеди на коленях. А пресвитеру Церкви Христовой, имеющему Богодарованную власть вязать и решать грехи, хотя и такому же, но освященному благодатью священства человеку, естественно в это время сидеть, а не стоять в знак своего достоинства и представительства церковного. Ведь подобное этому можно видеть во время совершения

Божественной литургии: при чтении Апостола священник, в знак своего пастырского достоинства, как учитель веры, сидит на пресвитерском сидении у горнего места. Можно думать, что батюшка отец Николай имел все это в виду, определяя для себя и для кающихся такое положение на исповеди. Ибо он, при всем глубочайшем смирении, держал свое пастырское достоинство высоко и учил этому и чад своих.

Начиная частную исповедь, батюшка спрашивал кающегося, не имеет ли он еще в чем-либо, кроме высказанного при исповедании общих грехов, покаяться? После этого следовало со стороны кающегося исповедание грехов, а со стороны батюшки терпеливейшее выслушивание исповеди.

Многие исповедующиеся у отца Николая вспоминают, с какой мудрой духовной любовью и снисходительностью он относился к своим духовным чадам! Какой строго правдивой и разумно милостивой, особенно на исповеди, была его любовь к своим чадам духовным! С какой деликатностью и нежностью, с какой непоколебимой о Господе верой в исправление кающегося относился батюшка к каждому без исключения своему духовному чаду! Отец Николай стоял на той ступени совершенства христианской любви, когда любовь, уподобляясь любви Божественной, всех и всё созданное Богом объемлет и духовно лобызает. Стоя на этой ступени любви, христианин, по примеру Господню, трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит (Мф. 12, 20), приходящего ко Мне не изгоню вон (Ин. 6, 37), не гнушается кающимся грешником, если будут грехи ваши, как багряное… как пурпур (Ис. 1, 18). На грешниках-то именно любовь эта и старается явить преизобилующую благодать Божию, которая и хочет являться там именно, где умножилось преступление (Рим. 5, 20). Но святая любовь эта и на лица не взирает: она бесстрастна и потому по-Божиему правдива, не знает лести и не заискивает перед имеющими какие-либо преимущества — духовного и мирского сана, высокого общественного положения и богатства или образования, хотя и воздает всем должное (см.: Рим. 8, 7). Вот поэтому-то для отца Николая все люди одинаково были равны перед Богом, всех приходивших он считал детьми Божиими по благодати и, по воле Божией, своими в Боге любезными духовными чадами, которых он ради Бога одинаково любил и ради Бога принимал к себе, чтобы приводить их к Богу.

Не стесняемый никакими обычными предвзятыми мнениями и понятиями — их не было у совершенно отрекшегося от мира и мирских похотей, — которые представляют в ложном свете все земное, батюшка относился ко всем без исключения одинаково просто, по духу веры и поэтому приобрел великий дар рассуждения, глубокого понимания человека во всех его обстоятельствах, состояниях и положениях житейских. Проникая в глубину души человека своей мудростью, батюшка всегда, а особенно на исповеди, говорил всем кающимся чистую правду о них. Но делал это так умно и осторожно, с такой свободной прямотой и независимостью и в то же время с такой добротой, искренностью и изящной деликатностью, нередко в форме шутки, невинной остроты или народной пословицы, что тот, к кому это относилось, как ни тяжело было слышать горькую правду, принимал слова отца Николая с полным миром душевным, которого батюшка никогда не мог поколебать в своих чадах. Сам исполненный мира душевного, он скорее мог и умел передавать его и чадам своим. Притом батюшка высказывал спасительные суждения по тому или иному вопросу только тогда, когда являлся к тому повод — вопрос или недоумение кающегося. Сам же он обычно человека не прерывал, только тогда, когда последний останавливался, умолкал, по необходимости спрашивал: «а еще что?», «больше ничего?»

После перечисления кающегося всех своих грехов батюшка произносил разрешительную молитву. Чтение этой молитвы было какое-то особенное, всегда проникнутое сознанием духовной богодарованной власти вязать и решать, любовью к Богу и ближнему. Своим любвеобильным сердцем, чувством всепрощения, так выразительно звучащим в тоне, батюшка как бы старался дать кающемуся почувствовать, что он, пастырь, духовник, лично прощает ему все исповеданные грехи и разрешает его от них и что, следовательно, согласно обетованию, и Сам Господь на Небе прощает и разрешает. Это сознательно-разумное чтение разрешительной молитвы с выражением личного святого чувства живой веры и любви (а не формально обрядовое, как часто бывает), производило в сердцах кающихся и живую, сознательную уверенность в том, что все исповеданные грехи действительно прощены Богом, по дару и власти Всесвятого Духа, совершающего через пастырей таинства Церкви Христовой. Искренно покаявшийся на исповеди человек, а перед батюшкой едва ли было возможно кому- либо оставаться неискренним, действительно уходил духовно новорожденным младенцем, как любил выражаться отец Николай, с примиренной, успокоенной совестью, с утешением духовным и умилением сердечным и с совершенной признательностью к самому батюшке как человеку Божию, с таким усердием и любовью совершающему силой Божией благодати дело спасения ближних. Нередко можно было видеть богомольцев, выходящих