Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

«Граждане! — обратился он к старейшинам. — Вы стоите на краю вулкана. Позвольте мне говорить с откровенностью воина… На меня клевещут, говорят о Цезаре и Кромвеле, о каком-то военном правительстве… Если бы я его хотел, разве поспешил бы я сюда, чтобы поддержать народных представителей? Время не терпит. У Республики нет больше правительства. Остаётся только Совет старейшин. Вы должны безотлагательно принять меры. Я здесь, чтобы выполнить ваш приказ. Спасём Республику! Спасём свободу!»

«А конституция?» — выкрикнул кто-то из депутатов. «Конституция? — подхватил Наполеон и после паузы заговорил жёстко. — Вы сами уничтожили её акциями 18 фрюктидора, 22 флореаля, 30 прериаля[1139]. Её уже никто не уважает».

Услышав громкий ропот недовольства, Наполеон попытался смягчить сказанное и польстить старейшинам, чтобы добиться взаимопонимания: «Я рассчитываю только на Совет старейшин и не надеюсь на Совет пятисот, где есть люди, которые желали бы вернуть нам Конвент, революционные комитеты и эшафоты, где заседают теперь вожди этой партии».

Однако ропот в зале не утихал, и тогда Наполеон по-военному сорвался на угрожающий тон: «Если погибнет свобода, на вас падёт ответственность за это перед вселенной, потомством, Францией и вашими семьями!» С этими словами он вышел из зала заседаний, и вся его свита, естественно, последовала за ним.

Выйдя в лабиринт коридоров, разделявших залы заседаний двух Советов, Наполеон вдруг поручил Бурьенну отправить нарочного к Жозефине, чтобы успокоить её (мол, всё идёт хорошо — «Ça ira!»), а потом, к удивлению его соратников и последующих историков, направился… в зал Совета пятисот. Для чего? С какой целью? Что ему понадобилось в палате, которую он только что обвинил и оскорбил? А.3. Манфреда такие вопросы поставили в тупик[1140], но А. Вандаль и Д.С. Мережковский нашли резонный, как мне кажется, ответ: Наполеон, «повинуясь своему боевому темпераменту, своему инстинкту нападения, кинулся на препятствие не столько в надежде сразу сбросить его с дороги, сколько встряхнуть его и расколоть на части», после чего навязать противнику свою волю; это было похоже на его риск при Арколе: «как тогда он кинулся на мост, под картечный огонь, так теперь кидается в якобинское пекло, в Совет пятисот»[1141].

К тому моменту, когда Наполеон появился перед Советом пятисот, обстановка в Совете была накалена до предела и действительно напоминала «якобинское пекло». Малые числом и оттого слабые духом брюмерианцы сникли, два генерала (будущие маршалы империи) — герой исторической битвы при Флёрюсе Ж.Б. Журдан и боевой соратник Наполеона по Итальянской кампании П.Ф.Ш. Ожеро — держали нейтралитет, а якобинское большинство просто буйствовало. Его вожаки требовали от президента Совета Люсьена Бонапарта ответа на три вопроса: где доказательства, что раскрыт некий заговор против Республики? Для чего оба Совета «сосланы в деревню»? С какой целью Бонапарт получает чрезвычайные полномочия?

Наполеон вошёл в зал заседаний Совета пятисот один, сунув под мышку свой любимый, украшенный серебром хлыст. Свита в составе генералов Лефевра и Мюрата, нескольких адъютантов и гренадеров, которая сопровождала его, когда он шёл по коридорам из одного Совета в другой, осталась по его приказу за дверью. Депутаты-якобинцы, как только увидели генерала, пришли в ярость[1142]. Они повскакивали с мест и, перепрыгивая через скамьи, рванулись к трибуне, куда направлялся Наполеон. Здесь депутаты подступили к нему с оглушительным рёвом:

— Долой диктатора! Долой тирана!

Самые агрессивные толкали его, пытались схватить за горло. Великан Дестрем уже был готов пустить в ход свои пудовые кулаки, а Бартелеми Арена (земляк и старый недруг всех Бонапартов) норовил ударить Наполеона кинжалом, когда в зал ворвались Лефевр (мало уступавший своими габаритами Дестрему), Мюрат, наполеоновские адъютанты и гренадеры. Завязалась рукопашная потасовка, форменный кулачный бой, хотя, по некоторым данным, гренадеры против кулаков Дестрема пустили в ход ружейные приклады. Разъярённые законодатели, пользуясь численным превосходством, не уступали ни адъютантам, ни гренадерам, ни самим генералам.

— Вне закона! — старались они перекричать друг друга. — Вне закона!

Наполеон, первый и последний раз в своей жизни оказавшийся в такой ситуации, перед необузданной яростью толпы, был шокирован. Гренадеры буквально вырвали его из рук озверевших депутатов и помогли выбраться из зала. Подоспевший к нему (на всякий случай) Ожеро кольнул его: «В хорошенькое положеньице вы себя поставили!» — «При Арколе было ещё хуже! — отвечал Наполеон. — Сиди смирно! Сейчас всё изменится!»[1143]

Теперь Наполеон мог рассчитывать только на грубую силу. Но в зале заседаний оставался Люсьен, всё ещё пытавшийся образумить разбушевавшихся депутатов. Надо было вызволить его оттуда. Меньше десяти минут понадобилось гренадерам 79-го линейного полка, чтобы вломиться в зал и буквально вынести оттуда президента Совета на руках, «словно мощи», во двор. Наполеон тем временем сел на коня, предстал уже готовым к заключительному раунду coup d'état перед фронтом застывших у дворца гренадеров и драгун и сказал им несколько слов, как только он мог говорить с солдатами: «В Совете пятисот собрались заговорщики. Они угрожают мне, Республике, народу. Солдаты, могу ли я положиться на вас?» В ответ ему по солдатским рядам вновь, как это было днём ранее, неслось громовое «виват!»: «Виват Бонапарт! Виват Республика!»

Оказавшийся рядом с Наполеоном Люсьен «поддал жару», пустив в ход любимый приём брата: «Куй железо, пока горячо». Гарцуя на коне между шеренгами воинов и толпами народа, он произнёс зажигательную речь: «Генералы, солдаты, граждане! Террористы в Совете пятисот, наглые разбойники, подкупленные Англией, возмутились против Совета старейшин и предлагают объявить вне закона главнокомандующего нашими войсками <…>. Они уже не представители народа, а представители кинжала!» Особенно эффектной была концовка речи: Люсьен приставил обнажённую шпагу острием к груди Наполеона и патетически, à la Тальма, воскликнул: «Клянусь, я собственной рукой убью моего брата, если он посягнёт на свободу Франции!»[1144]

Войска и народ встретили заявление Люсьена с восторгом. Наполеон понял, что настал его судьбоносный час. Он дал знак Мюрату, тот — Леклерку. Всё вокруг моментально пришло в движение. Барабаны прогрохотали сигнал «в атаку!». Две колонны гренадеров — одна вслед за Мюратом, другая за Леклерком — под барабанный бой и с ружьями наперевес, ощетинившись штыками, вломились в зал заседаний Совета пятисот. Перекрывая дробь барабанов, загремел голос Мюрата: «Вышвырните-ка мне всю эту свору вон!» — голос, который звучал в ушах очевидцев этой сцены «не только в первые минуты, но и не был забыт многими из