Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

Аббат, генеральный викарий, епископ до революции и президент Национального собрания после, вальяжный (хотя и хромой с раннего детства) аристократ, щеголявший необыкновенно изысканными манерами, он отличался блестящим умом, высочайшим даром прирождённого дипломата и уникальной порочностью; нравственно в нём, по выражению В. Гюго, «всё хромало, как и он сам»[1186]. «Слуга всех господ», который всю свою жизнь продавал тех, кто его покупал, присягнувший на своём веку 14 правительствам, Талейран был всем своим хозяевам нужен, каждому из них помог и снискал себе репутацию патриарха буржуазной дипломатии. Наполеон презирал его как личность, обозвал Талейрана однажды на дворцовом приёме «дерьмом в шёлковых чулках»[1187], но терпел его возле себя на министерском посту с 1799 по 1807 г. и пожаловал титул князя Беневентского, поскольку считал «самым способным из своих министров». Кстати, кроме интеллекта Наполеон ценил в Талейране феноменальную работоспособность: при кажущейся (внешне) физической изнеженности тот обладал железным здоровьем и мог, трудясь, не спать по двое-трое суток, сохраняя при этом бодрость духа и ясность ума.

По инициативе Талейрана Министерство иностранных дел сразу было поставлено в исключительное положение. Все другие министры отчитывались о делах своих ведомств перед совещанием трёх консулов. Талейран же «сказал Бонапарту, что портфель иностранных дел, секретных по самой своей природе, нельзя открывать на совещаниях и что ему следует оставить только за собой рассмотрение этих дел — их должен направлять и решать сам глава правительства. Он понял пользу этого указания, — вспоминал Талейран, — <…>. Сразу было установлено, что я буду иметь дело только с первым консулом»[1188].

Из духовного сословия вышел и другой уникум — Жозеф Фуше (1759–1820). До революции учитель церковной школы, он стал «цареубийцей», комиссаром якобинского Конвента, другом (!) Максимильена Робеспьера (чуть не женился на его родной сестре Шарлотте), а затем термидорианцем; с 1795 г. успел подружиться с коммунистом-утопистом Гракхом Бабёфом, но вовремя «раздружился» и вместо эшафота (куда угодил Бабёф) оказался… в кресле министра полиции. Наполеон застал его в этом кресле и держал там почти всё время консульства и империи лишь с перерывами в 1802–1804 и 1811–1814 гг., сделал его герцогом Отрантским, хотя презирал человеческие качества Фуше, как и Талейрана. Внешне полная противоположность Талейрану («ходячий мертвец», который, однако, «почти так же, как деньги и полицию, любил свою чудовищно уродливую жену»[1189]), Фуше был таким же прирождённым сыщиком, как тот — дипломатом. «Тысячеглазый, бдительный калькулятор» с «безграничной, почти магической осведомлённостью»[1190], Фуше всегда умел «просунуть хвост, где голова не лезет». Он тоже помог Наполеону, но в конце концов, как и Талейран, предал его. Показательно, что эти два феномена, раньше всех подмечавшие всякое начало конца, терпеть не могли друг друга, и Талейран очень переживал, узнав, что Фуше называют «Талейраном сволочи»[1191].

Фуше, подобно Талейрану, тоже проявил инициативу в том, чтобы сделать своё министерство особо значимым, и Наполеон согласился с ним. По сравнению с временем Директории структура и функции полицейского ведомства были расширены: появилось новое подразделение — «тайная полиция» — с филиалом не только в Париже, но и во всех департаментах Республики, а жандармерия была изъята из ведения Военного министерства и подчинена Министерству полиции[1192]. В общем, как подметил Е.В. Тарле, Фуше стал ««творцом» провокаторской и сыщицкой системы, которой впоследствии тщетно пытались следовать ученики и подражатели, неаполитанские Делькаретто, русские Бенкендорфы и Дубельты, австрийские Седльницкие»[1193]. Такой профессионал, естественно, был просто необходим для первого консула, а особенно позднее, для императора Наполеона. Именно поэтому (согласимся с А.3. Манфредом) «Бонапарт к тому яркому созвездию блистательных талантов, которые должны были лишь усиливать его собственное сияние, не колеблясь, присоединил и тёмную тень Фуше»[1194].

В то же время Наполеон понимал, что и за самим Фуше нужен глаз да глаз. «Чтобы обезопасить себя с этой стороны, — читаем у Е.В. Тарле, — первый консул завёл доверенных шпионов с узко очерченной задачей: шпионить за самим Фуше. А чтобы точнее уловить момент, когда Фуше это заметит и постарается их подкупить, Бонапарт держал ещё и третью серию шпионов, функция которых была следить за шпионами, наблюдающими за Фуше»[1195].

Дальше — больше: в 1801 г. Наполеон учредил своего рода личную полицию для всеобъемлющего наблюдения за Фуше и теми (вокруг Фуше) шпионами, которые шпионили друг за другом. Её возглавил Анн Жан Мари Рене Савари (1774–1833) — бывший адъютант генерала Л.Ш.А. Дезе, генерал и будущий (с 1808 г.) герцог де Ровиго. С 1800 г., после гибели Дезе, он стал одним из ближайших соратников Наполеона. Беззаветно преданный Наполеону Савари как профессионал (воин, дипломат, сыщик) и как личность заслужил, в отличие от Фуше, добрые отзывы о себе различных людей. Вот запись о нём в дневнике Стендаля от 17 июня 1810 г.: «Прекрасная фигура и лицо, отражающее благородную душу и вместе с тем простоту <…>. Питаю к нему слабость»[1196]. Арман Коленкур вспоминал о Савари так: «Он, бесспорно, являлся тем министром полиции, который более всякого другого говорил правду императору»[1197]. Сам Наполеон считал, что Савари — «гораздо лучший человек и не такой инквизитор, как Фуше», «с характером и самостоятельными взглядами», даже с «добрым сердцем», но «слишком корыстолюбив» («его часто надували бы, если бы я его не останавливал»)[1198].

Именно Савари официально заменял Фуше на посту министра государственной полиции, когда тот увольнялся в отставку, а по возвращении Фуше из отставки на министерский пост вновь возглавлял слежку лично за ним, за его ведомством и за теми, кто следил за Фуше. Кстати, такое многообразие полицейской слежки было тогда в Европе нередким явлением. Царская Россия при Александре I превзошла в этом отношении наполеоновскую Францию. Так, с 1810 г. в России функционировало официальное Министерство полиции, но наряду с ним — особая служба сыска, которая находилась в ведении alter ego царя, всесильного временщика А.А. Аракчеева, и даже петербургский военный генерал-губернатор граф М.А. Милорадович имел свою шпионскую агентуру. Царизм не удовлетворился таким трёхзвездием тайных полиций и в 1821 г., вскоре после бунта в лейб- гвардии Семёновском полку, учредил специальную полицию в армии, а на Украине была задействована отдельная шпионско-сыскная агентура начальника южных военных поселений графа И.О. Витта. Сыск стал настолько всеохватывающим, что сам Аракчеев подозревал за собой негласное наблюдение. Декабрист Г.С. Батеньков вспоминал о том времени: «Все подведены уже были под один уровень невозмутимого бессилия, и все зависели от многочисленных тайных полиций»[1199].

Здесь