Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

Результатом такого «сговора» стала кандидатура Лебрена. Шарль Франсуа Лебрен (1739–1824) считался роялистом, хотя и пассивным. Он ещё при Людовике XV служил в министерстве финансов, а затем удалился от государственных дел, чтобы заняться переводами Гомера. Наполеон навёл о нём справки, познакомился с ним и, по выражению В. Кронина, «открыл в нём финансового волшебника»; «он часто посещал Лебрена по вечерам после работы, садился к нему на кровать (Лебрен был вдовцом) и знакомился с тайнами учётных ставок, облигаций и государственного долга»[1169]. Так гражданин Бонапарт стал сотрудничать и с левыми, и с правыми, а своему государственному секретарю Г.Б. Маре сказал: «Один охраняет меня слева, другой — справа. Я открываю широкую дорогу, по которой могут идти к своей цели все»[1170].

Законодательная инициатива по Конституции 1799 г. принадлежала первому консулу. Это при нём состоял Государственный совет, специально назначенный для того, чтобы готовить законопроекты. «Так как первый консул почти всегда председательствовал на заседаниях Государственного совета, — вспоминал член Совета граф А. де Планси, — этот факт давал некоторым повод считать, что это раболепный орган, во всём повинующийся ему. Могу лично подтвердить противоположное. Самые просвещённые люди Франции, специалисты, которые входили в его состав, обсуждали все возникавшие там вопросы совершенно свободно, и никто никогда не прерывал их дискуссий. Бонапарт всегда внимательно их слушал и старался извлечь для себя максимальную выгоду из их знаний, не обращая никакого внимания на их политические пристрастия»[1171].

Первый консул мог обратиться к одному из членов Совета: «Ну, вы, якобинец, изложите нам свои мысли», и затем — к другому: «А ну-ка, вы, роялист, не соизволите ли растолковать, что вы имеете в виду?» Если кто-нибудь ему просто поддакивал, он сердился: «Вы здесь, граждане, не для того, чтобы соглашаться с моим мнением, а для того, чтобы высказывать своё. Потом я сравню его с моим и погляжу, какое лучше»[1172].

Заседания Государственного совета иной раз продолжались с вечера до утра и обрастали легендами. Так, иные советники и министры, которых первый консул регулярно приглашал для консультаций в Совет, физически не выдерживали чудовищной нагрузки и от изнеможения роняли головы на стол. Наполеон весело подбадривал их: «Граждане! Очнитесь: ведь только два часа утра! Надо отрабатывать деньги, которые платит нам французский народ!»[1173]

Впрочем, А. Кастело, ссылаясь на воспоминания очевидцев, предал гласности и такой факт (если не легенду): проработав ночь напролёт, первый консул тоже мог заснуть в разгар заседания Совета. То был «сон командующего на посту». В таких случаях все советники (надо полагать, с большим удовольствием) «бесшумно выходили из зала»[1174].

Согласно Конституции 1799 г. механизм выработки законов был запрограммирован следующим образом: Государственный совет, обычно под председательством первого консула[1175], готовил законопроект; первый консул вносил его для обсуждения в Трибунат, а далее законопроект утверждал Законодательный корпус и подтверждал Сенат. При этом Сенат был вправе утвердить мнение первого консула даже вопреки Трибунату и Законодательному корпусу. Российский историк Н.А. Полевой недоумевал по этому поводу: «Что же значил Сенат, куда назначал членов первый консул, и что значили Трибунат и Корпус, если Сенат отвергал их несогласие?»[1176] Позднее А. Олар так оценил принятие Конституции 1799 г.: «Это был опять государственный переворот, причём несравненно более важный, чем переворот 18–19 брюмера, потому что прямым его последствием была единоличная власть»[1177].

Здесь Олар явно преувеличивал, а Полевой даже несколько утрировал суть дела. Всё-таки четыре законодательные коллегии вместе взятые частично ограничивали прерогативы первого консула. Например, объявить войну, заключить мирный договор, принять бюджет, осуществить денежную эмиссию он мог только с санкции законодателей[1178], а среди них в то время были и его идейные оппоненты — как слева, так и справа. Между тем репутация Наполеона во Франции после 18–19 брюмера была столь высока, что при желании он вполне мог уже тогда обеспечить себе неограниченные властные полномочия. Не напрасно он говорил: «Когда я пришёл в правительство, нация бросилась к моим ногам. Я взял себе меньше власти, чем мне предлагали»[1179].

Разумеется, и по Конституции 1799 г. первый консул был почти всесилен. О втором и третьем консулах тогда говорили, что они — всего лишь «две ручки его кресла». Именно он назначал министров, а фактически, хотя и по согласованию с министрами, также префектов, супрефектов, мэров, судей, не обращая внимания на их происхождение и любые оттенки политических настроений. «Я беру, — говорил он, — всех, у кого есть способность и желание идти со мной <…>. Люблю честных людей всех оттенков <…>»[1180]. А.3. Манфред так комментировал подход Наполеона к подбору кадров: «Он проявлял своего рода жадность к талантам, он их разыскивал, у него был на них зоркий глаз <…>. В Англии XIX века о некоторых кабинетах — о министерстве Эбердина или Гладстона — наполовину иронически, наполовину всерьёз принято было говорить: «министерство всех талантов». Если это выражение имело какой-либо смысл, то с наибольшим основанием оно могло быть применено к руководящему штабу консульства и частично империи, к окружению Бонапарта»[1181].

Правда, А.3. Манфред делает существенную оговорку: «Так было в начале, позже он (Наполеон. — Н.Т.) стал относиться к талантливым людям иначе». Ранее А.К. Дживелегов, ссылаясь на Ф. Стендаля и Ж.А. Шапталя, заключил даже, что Наполеон «со времени коронации окружал себя ничтожествами»[1182]. Но Стендаль выразился не столь категорично: Наполеон после коронации «стал отдавать предпочтение людям посредственным»[1183], а что касается Шапталя, уволенного Наполеоном с поста министра внутренних дел, то его вывод («Наполеону нужны были слуги, а не советники»[1184]) мог быть продиктован уязвлённым самолюбием. Мы ещё увидим, когда познакомимся с Наполеоном-императором, что и после коронации в его (особенно военном) окружении преобладали яркие таланты[1185], хотя с течением времени и становился заметным их дефицит: одни соратники теряли доверие Наполеона, другие предавали его, третьи погибали в боях.

Вернёмся, однако, к тому, как в 1799 г. первый консул Французской Республики гражданин Бонапарт подбирал кадры чиновничьей элиты. Самыми выдающимися из министров Наполеона по чисто деловым качествам, по своему профессионализму были два человека, самых одиозных в нравственном отношении. Они уже знакомы читателю. Познакомимся с ними поближе.

Министерство иностранных дел вновь (после режима Директории) возглавил Шарль Морис Талейран-Перигор (1754–1838; вторая фамилия — от одного из четырёх титулов его отца).