Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

переворот, в результате которого Наполеон на полтора десятилетия вперёд обрёл неограниченную власть над Францией, а вместе с ней вскоре и над значительной частью Европы, вошёл в мировую историю — просто для краткости — под названием «18 брюмера», но в действительности 18 брюмера (9 ноября) он был только начат. Решающие события произошли на следующий день — 19 брюмера, т.е. 10 ноября 1799 г.[1115]

Утро 18 брюмера в Париже выдалось пасмурным и холодным. Едва рассвело, в двухэтажном особняке супругов Бонапарт начали собираться их ближайшие родственники, друзья и союзники. Напомню читателю, что этот особняк располагался на улице Шантерен, переименованной после итальянской компании Наполеона в улицу Победы. Жозефина купила его сразу же после свадьбы с Наполеоном (разумеется, на деньги мужа) у великого Франсуа Жозефа Тальма — первого актёра Франции[1116], и теперь здесь находилась штаб-квартира вдохновителей и организаторов coup d'état. Уже к 6 часам утра сюда прибыли братья Наполеона — Жозеф и Луи, генералы Моро, Ланн, Бертье, Мюрат, Леклерк, Макдональд, Мармон, Бернонвиль, а также полковник (будущий маршал Франции), корсиканец Орас Себастиани. Комендант Парижа генерал Лефевр, прибывший одним из первых, засомневался, надо ли устранять Директорию, но получив от Наполеона в дар великолепную саблю, которая была с Наполеоном в битве при Пирамидах, воспрянул духом и объявил: «Я готов швырнуть всю эту адвокатскую сволочь в реку!»[1117]

Все обитатели и гости особняка ждали сигнала к действию из Тюильри, где с 8 часов утра должен был заседать Совет старейшин. Он открыл своё заседание даже несколько раньше, примерно в 7.30. Председательствовал бонапартистски настроенный Луи Николя Лемерсье — будущий граф империи. Первым, как на то и рассчитывали заговорщики, взял слово их человек — депутат Матье Огюстен Корне, впоследствии тоже граф Наполеона, а затем ещё и пэр Людовика XVIII. Он припугнул, если не сказать испугал, старейшин заявлением о наличии какого-то, похожего на якобинский и очень опасного заговора против Республики. «Последствия заговора могут быть ужасны! — восклицал Корне. — Республика погибнет, и скелет её достанется коршунам, которые будут вырывать друг у друга обглоданные члены!..»[1118] Столь зловещий, сколь и абстрактный прогноз Корне проиллюстрировал ссылкой на конкретный факт, явно выдуманный, но уже растиражированный газетами: «Заговорщики из провинции толпами идут в Париж, чтобы присоединиться к тем, у кого давно уже припасены меч и кинжал на главную власть в стране»[1119].

Пока старейшины приходили в себя от шока после заявления Корне, выступил по сценарию бонапартистов их второй конфидент — Клод Амбруаз Ренье, будущий министр и герцог империи. Он предложил старейшинам ввиду грозящей опасности мятежа принять два декрета: первый — о переводе Законодательного корпуса из Парижа в Сен-Клу и второй — о назначении генерала Бонапарта главнокомандующим войсками, расквартированными в Париже и окрестностях, чтобы обезопасить таким образом и перевод обоих Советов в более спокойное место, и дальнейшую их жизнедеятельность. Старейшины, ещё не оправившиеся от шока, тут же приняли оба декрета единогласно.

В 8 часов утра тот же Корне и ещё один депутат по фамилии Баральон прибыли в особняк Бонапартов и торжественно вручили Наполеону тексты только что принятых декретов. Теперь Наполеон мог сам приступить к своему coup d'état.

Без промедления, не теряя ни минуты, Наполеон, уже облечённый властью главнокомандующего, разослал по разным адресам массу заранее приготовленных распоряжений: все войска стянуть к важнейшим политическим и стратегическим объектам столицы; Ланну — охранять Тюильри, Мюрату — Бурбонский дворец, где заседал Совет пятисот, Мармону — Версаль. Лефевра Наполеон оставил при себе как «старшего своего заместителя»[1120]. Сам он нарядился в генеральский мундир, сел на коня и повёл за собой свой, пока ещё малолюдный кортеж к Тюильри, присоединяя к себе по пути стрелковые батальоны Леклерка, гренадеров Лефевра, кавалерийские эскадроны Себастиани. То было эффектное зрелище: впереди «чудо-генерал» Бонапарт, которого узнавали все, даже если они никогда не видели его, но были наслышаны, а за ним — поминутно растущие колонны войск с бряцаньем оружия, сверканием стали и золота, красиво развевавшимися султанами.

Очевидцы свидетельствовали, что в те утренние часы все кварталы, прилегавшие к Тюильрийскому дворцу и саду, уже кишели народом: «…на порогах домов, на улицах люди изумлённо переглядывались, спрашивая друг у друга, что это значит; затем любопытство погнало всех на место действия», к Тюильри, вокруг которого собрались бесчисленные толпы горожан, повсюду царило весёлое оживление. «Физиономия Парижа, — писал об этом А. Вандаль, — была скорее праздничная, чем такая, как в дни революции. Каждый, однако, понимал, что дело идёт о низвержении существующей власти. Говорили: «Директория рухнула» и радовались при этой мысли»[1121].

Около 10 часов утра Наполеон во главе войсковых колонн прибыл к Тюильрийскому саду. Он расставил войска вдоль садовой решётки, сошёл с коня и со свитой из нескольких генералов и офицеров (с Лефевром, Бертье, Леклерком, Себастиани) прошёл через сад ко дворцу. Во дворце его ждали и с почётом провели в зал заседаний. Там старейшины в красных тогах античного образца, с подчёркнутой сенаторской важностью уже приготовились его слушать.

Наполеон, хотя и был в окружении своих боевых соратников, чувствовал себя перед парламентским собранием (как это заметили очевидцы) неуверенно: с какой радостью он предпочёл бы увидеть перед собой боевые колонны солдат вместо этих скамей, заполненных надутыми и раскрашенными манекенами! Но ему удалось взять себя в руки и с видимым усилием произнести краткую, наполеоновски выразительную речь: «Республика гибнет! Вы сами признали это, сами издали декрет, который должен спасти её… С помощью всех друзей свободы — и тех, кто основал Республику, и тех, кто её защищал, — я отстою её! Мы хотим республику, основанную на свободе и равенстве, на священных принципах народного представительства, и мы её будем иметь. Клянусь!»[1122]

Все генералы и офицеры свиты в один голос подхватили клятву своего вождя: «Клянёмся!», а с трибун Совета старейшин в ответ грянул гром рукоплесканий.

Наполеон вышел из зала заседаний в сад к войскам, принимая на ходу поздравления от своих приверженцев; они ликовали, ибо до сих пор всё шло как нельзя лучше. На выходе из сада, уже перед войсками, генерал увидел Франсуа Бото, который служил секретарём у Барраса и был его доверенным лицом, а теперь зачем-то пытался протиснуться сквозь толпу собравшихся вокруг Тюильри зевак к Наполеону. Тут же последовала сцена, описанная в разнообразных источниках. Наполеон, по-видимому, как заметил Д.С. Мережковский, «избрал Бото козлом отпущения за грехи Директории»[1123]. Обращаясь к секретарю Барраса, но гневно