Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

стали, украшенную бриллиантами и принадлежавшую некогда Мурад-бею»[1092]. После этого Моро заявил, что явится по первому сигналу на переворот, как на службу. А. Вандаль так прокомментировал это заявление: «Это не значит, что он не завидовал Бонапарту, но завидовал ему по-своему, не посягая на его гражданское первенство. Втайне он надеялся, что Бонапарт, бросившись в политику, где он легко мог, как столько других, запутаться и погибнуть, избавит его от опасного соперника в командовании армиями»[1093].

В отличие от Моро, другой авторитетный генерал — Жан Батист Жюль Бернадот — был менее прославлен на войне, но более заметен в политике (с июля по сентябрь 1799 г. он занимал даже пост военного министра Республики). Бывший солдат революции, ярый республиканец и якобинец (в юности сделал себе татуировку на груди «Смерть королям!», не зная, что со временем станет… королём Швеции), он, казалось, должен был бы поддержать Наполеона как своего родственника: вспомним, что Бернадот и Жозеф Бонапарт были женаты на родных сёстрах. Но, как справедливо подметил А. Вандаль, «в сущности, на этого quasi-родственника можно было положиться меньше, чем на кого бы то ни было. Он не мог простить себе, что, имея возможность захватить в свои руки власть в бытность свою министром, по недостатку характера пропустил случай; согласится ли он облегчить другому такой захват?»[1094]

Желая склонить Бернадота на свою сторону, Наполеон не только по-родственному уговаривал его, но и установил над ним чуть ли не домашний надзор со стороны его жены (и бывшей своей возлюбленной) Дезире Клари, но Бернадот не шёл на откровенность, ускользая от каких-либо обещаний и братьям Бонапарта, и собственной жене. В результате всё время до переворота и в дни его он «оставался в стороне, тревожно следя за всем происходившим, слишком нерешительный, чтобы пойти наперекор, и слишком честолюбивый, чтобы подчиниться»[1095].

Подобно Бернадоту, перед 18 брюмера отошли в сторону, выжидая, чья возьмёт, генералы Ж.Б. Журдан и П.Ф. Ожеро, которых, кстати, как и Бернадота, Наполеон сделает маршалами империи. Зато сами вызвались помочь Наполеону его боевой соратник по Итальянской кампании 1796–1797 гг., генерал и будущий маршал империи Ф. Серрюрье, талантливый генерал-республиканец и тоже будущий маршал Наполеона Ж.Э. Макдональд, недавно уступивший А.В. Суворову в трёхдневной битве на р. Треббия, а также бывший (в 1793 г.) военный министр якобинцев и будущий маршал Бурбонов П. Бернонвиль.

В подготовке переворота Наполеон вполне мог положиться на преданных ему генералов: И. Мюрата и В. Леклерка (женатых на его сёстрах — Каролине и Полине), Ж. Ланна, А. Бертье, Ф.Ж. Лефевра, О.Ф. Мармона. Они помогали Наполеону зондировать настроения и намерения колеблющихся, а главное, оперативно исполняли любые, даже самые конфиденциальные его поручения.

Впрочем, и с генералами (вообще с военными чинами) Наполеон добивался взаимопонимания легче, нежели с политиками, поскольку его репутация именно в военных кругах была запредельно высокой. Большая часть парижского гарнизона готова была идти за ним в огонь и в воду. Он был кумиром не только для войск, которым довелось сражаться под его командованием, но и для многих из остальных, хотя бы только наслышанных о победах этого «чудо-генерала».

Что касается политиков, то они не столь высоко ценили полководческую славу Наполеона и по сравнению с военными оказались более осторожными и менее уступчивыми. В общении с теми из них, кого Наполеон считал нужным склонить к участию в перевороте или, напротив, изолировать, он проявил себя столь же изощрённым дипломатом, сколь и психологом. В таких, экстремальных ситуациях многое решал его поразительный дар чуть ли не гипнотического воздействия на людей и умение привлечь их на свою сторону. Вот что писал об этом А. Вандаль: «Говоря с политиками, он играл, как мячиком, их низким соперничеством между собою, их вероломством и мелочностью, эксплуатируя всё, что только можно было эксплуатировать; плут высшего полёта, он умел превзойти их в лукавстве. У каждого своего собеседника он умел докопаться до преобладающей страсти, благородной или низменной, хорошей или дурной, до чувствительной струнки и, играя на ней, завладевал всем человеком»[1096].

Результат не замедлил сказаться. Главным приобретением Наполеона в мире политиков стал Шарль Морис Талейран. Тот как никто знал, по выражению Е.В. Тарле, «все ходы и выходы, все пружины правительственного механизма Директории, все её слабые стороны и уязвимые места обороны»[1097]. Поэтому Наполеон принял его к себе в услужение, хотя и не мог забыть, как он однажды предал его (но не мог и знать, что Талейран предаст его ещё трижды!). Талейран со своей стороны оставил пост министра иностранных дел, «сделав всё возможное, чтобы его заменил (на всякий случай. — Н.Т.) старый друг» Ш.Ф. Рейнгардт[1098], а для себя рассчитывая на большее в случае удачного coup d'état. По поручению Наполеона Талейран взял на себя все переговоры с гражданскими авторитетами, включая финансовых воротил, искал и находил у них деньги: один Жан-Пьер Колло, банкир и личный друг Талейрана, принёс Наполеону 500 тыс., по данным Е.В. Тарле, или даже 2 млн франков, по сведениям Ю.В. Борисова[1099]. Не без посредничества Талейрана буквально «кинулись к Бонапарту»[1100] в поисках спасения от надвигавшегося по вине Директории финансового краха и другие банкиры и подрядчики, в числе коих был и крупнейший из них — Габриэль Жюльен Уврар, который вскоре прослывет «финансовым Наполеоном». Кинулись они к Наполеону, естественно, с финансовой поддержкой.

Наконец, именно Талейран выполнил деликатную миссию — передать от Наполеона Баррасу за его согласие уйти в отставку чек на сумму, о которой Е.В. Тарле в 1939 г. писал, что размеры её «до сих пор не установлены в точности» (Ю.В. Борисов называет суммы от одного до трёх миллионов франков)[1101]. Впрочем, современники событий и некоторые историки полагают, что этот чек Талейран «по забывчивости» оставил у себя, когда понял, что Баррас и без чека согласен на отставку[1102].

В те же октябрьские дни 1799 г. Наполеон приобрёл другого, едва ли менее ценного союзника, чем Талейран, — недавно (20 июля) назначенного министра полиции Жозефа Фуше. Политик, столь же прожжённый, как и Талейран, но ещё более одиозный, «стервятник», «революционный хамелеон» и «человек обстоятельств», по мнению осведомлённых современников[1103], он вслед за Талейраном сам предложил Наполеону свои услуги, но в подготовке государственного переворота занял особую позицию. Этот якобинец и террорист 1793 г. боялся реставрации Бурбонов, не верил в прочность режима Директории и не был вполне уверен в успехе Бонапарта. Поэтому он, прислуживая