Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

депутатом Совета старейшин Бодэном Арденнским — близким другом Сьейеса. Когда Сьейес сообщил ему о возвращении Наполеона из Египта, Бодэн, «опьянев, почти одурев от радости, помчался к своим коллегам поделиться счастливой вестью. На другой день утром, поднявшись с постели, он вдруг свалился на пол и умер. Разнёсся слух, что он умер от радости»[1068]. Такой «порыв радости», поразивший насмерть Бодэна, испытали тогда, как заметил А. Вандаль, и многие другие депутаты. Именно на радостях по случаю возвращения Наполеона «в лучах его славы» Совет пятисот избрал своим президентом его брата Люсьена[1069].

Тем временем в провинции на всём пути Наполеона от Фрежюса до Парижа несметные толпы крестьян и горожан выходили ему навстречу, приветствуя как «спасителя». Всюду были «торжественные встречи, восторженные речи, иллюминации, манифестации, делегации, — читаем об этом у Е.В. Тарле. — Не только сам Бонапарт, но и никто вообще не мог себе перед этим даже и вообразить ничего подобного»[1070]. Генерал А.М. Марбо вспоминал, что при первом же слухе о приближении Бонапарта все города, деревни, отдельные усадьбы, почтовые станции расцвечивались флагами, а горожане и селяне украшали себя национальными кокардами и выстраивались на его пути трёхцветными шпалерами[1071]. Простой люд по всей стране распевал «Бонапартку» — песню, сложенную в честь Наполеона, а в Провансе ему кричали: «Мы сделаем вас королём!»[1072]

«Возвращение Бонапарта было восходящим солнцем: все взоры устремились на него», — вспоминал о тех днях О.Ф. Мармон[1073]. Действительно, А. Вандаль имел все основания заключить, что в те дни во Франции «была непоколебимой одна только репутация, из ряда вон выходящая, колоссальная, несравненная — репутация Бонапарта <…>. Франция на миг как бы слилась в одно целое; одно имя, одна надежда снова объединили нацию»[1074]. «Все верят, что за ним по пятам следуют слава, мир и счастье», — писали о нём французские газеты[1075].

Всё это, конечно же, благоприятствовало намерению Наполеона взять в стране верховную власть. Но за 47 суток, пока он плыл из Египта, международное положение Франции коренным образом изменилось — и к лучшему. 26 сентября 1799 г. А. Массена разгромил под Цюрихом русский корпус А.М. Римского-Корсакова, вынудив тем самым А.В. Суворова уйти из Швейцарии, куда российский генералиссимус пришёл, чтобы соединиться с Римским-Корсаковым для совместного похода на Париж. После этого Россия вышла из войны с Францией. А неделей ранее в битве при Бергене в Голландии генерал Г.М.А. Брюн (как и Массена, будущий маршал Наполеона) разбил англо-русскую армию под командованием герцога Йоркского. Хотя угроза границам Франции со стороны Англии, Австрии и Неаполитанского королевства сохранялась, теперь она существенно ослабела. Наполеон уже не мог бросить в лицо Директории обвинение, которое побуждало его к захвату власти: «Что вы сделали с Францией без меня?»

А.3. Манфред пришёл к такому выводу: «Республика была вне опасности» и «не нуждалась больше в спасителе»[1076]. Трудно с этим согласиться. Более убедительным представляется точка зрения А. Вандаля: «Грозившая опасность рассеялась, но ведь война продолжалась. Враг был отодвинут, но не покорён». Поэтому, по его мнению, Франции нужен был «прежде всего меч, обращённый против внешнего врага, непогрешимый и несокрушимый, под охраной которого можно будет, наконец, отбросить страх и ожить — вот каков был смысл грандиозной народной овации, устроенной Бонапарту»[1077]. Ведь Франция к тому времени, когда Наполеон возвратился из Египта, уже знала о победах и Массена, и Брюна. Тем не менее она, по выражению герцогини Л. д'Абрантес, «кинулась в объятия генерала Бонапарта»[1078].

Как бы то ни было, в новой международной обстановке Наполеон больше, чем считал нужным ранее, стал заниматься обеспечением конституционной видимости переворота. Но прежде всех политических забот он решил упорядочить свои семейные дела, а именно вырвать из сердца это «маленькое чудовище» Жозефину и оформить развод с нею.

11 октября 1799 г. Жозефина обедала в Люксембургском дворце у члена Директории Луи-Жерома Гойе, который покровительствовал ей и был бы не прочь стать её любовником, хотя имел жену, детей и разницу в возрасте с Жозефиной почти в 20 лет. «Как раз во время этого обеда и свалилась на них, — пишет о Жозефине и Гойе Фредерик Массон, — новость о том, что Бонапарт высадился у Фрежюса и едет в Париж»[1079]. Жозефина испугалась: в её отношениях с Гойе не было пока ничего скандального, но от сына Евгения она уже знала, что Наполеон осведомлён об Ипполите Шарле, с которым она вновь изменила мужу, и теперь муж хочет развода, который в планы Жозефины не входил. Каким бы прельстительным ни был юный Ипполит, ради него терять прославленного на весь мир мужа, который, казалось, сгинул с глаз её навсегда и вдруг неожиданно объявился вновь, она не хотела.

В тот же день Жозефина при содействии Гойе затребовала почтовых лошадей. Вот как описал её настрой и намерения в те дни Ф. Массон: «Она хочет лететь навстречу выходцу с того света и вместо всяких объяснений пасть в его объятья, разбудить в нём угасшую любовь, подчинить его себе, как любовнице, въехать в его карете в Париж, рука об руку с ним явиться на улицу Шантерен и вместе с ним принять одураченных Бонапартов (т.е. братьев и сестёр Наполеона. — Н.Т.), которые и на этот раз не посмеют всё ему рассказать, а если и вздумают рассказывать, то Наполеон не станет их слушать»[1080].

Хитроумный план Жозефины рухнул из-за сущего пустяка: Жозефина с дочерью Гортензией помчалась на почтовых к Лиону по Бурбонской дороге и разминулась с Наполеоном, который проследовал через Лион в Париж по дороге Бургундской. Оказалось, что она, наводя по пути в Лион справки у многочисленных курьеров, перепутала (может быть, чисто фонетически) Бургундскую дорогу с Бурбонской. В результате, когда Жозефина, совершенно павшая духом, вернулась в Париж на улицу Шантерен, или, как теперь её чаще называли, улицу Победы, Наполеон был уже двое суток, с утра 16 октября, дома и всё это время выслушивал рассказы братьев, сестёр и мамы Летиции об измене его «маленького чудовища». Кстати, вернулся он домой поистине «гол, как сокол»: «весь его багаж, следовавший за ним на некотором расстоянии от самого Фрежюса, был захвачен бандитами»[1081].

В тот момент, когда Жозефина появилась у дверей их особняка на улице Шантерен, она увидела, что дворецкий выставил, по приказу Наполеона, все её вещи в привратницкую, а входная дверь в домашние апартаменты заперта[1082].