Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

протестантских церквей и грабеже в домах немецких купцов; Горсей добавляет к этому, что некоторые женщины подверглись изнасилованию. При этом Маржерет и не думает сочувствовать протестантам: «Они не могли обвинять никого, кроме самих себя. Их поведение было так гордо, манеры так надменны, одежда так нарядна, что всех их можно было принять за принцев и принцесс». По его словам, свои богатства жители Немецкой слободы нажили, торгуя крепкими напитками: злоупотребляя монополией, они выручали огромные барыши.

Истинная картина случившегося содержится в записках любекского купца Боха, которого погром Немецкой слободы застал в доме его соседа, за обедом. Вся слобода, пишет Бох, была занята воинами, одетыми в черные одежды. Во главе их был сам царь, с сыновьями и знатью. Воины грабили дома и выгоняли жителей раздетыми на улицу. Бох подчеркивает, что воинам было приказано грабить, а не бить иностранцев, но, несмотря на этот приказ, его ударили кулаком в лицо и плетью по спине.

Отличие сдержанного рассказа очевидца от драматического повествования Одеборна бросается в глаза — в нем нет ни убийств, ни изнасилований, ни мучений несчастных жертв: погром выглядит обычной полицейской мерой в духе того времени. По мнению Боха, разорение Немецкой слободы было вызвано митрополитом, который указывал царю на то, что иностранцы развращали его ратников в своих кабаках. Между тем сочинение Одеборна пользовалось огромной популярностью в Европе — в немалой степени из-за обстоятельного описания картин царской жестокости, в то время как мемуары Боха оставались практически неизвестными широкому кругу читателей.

Возвращаюсь к проблеме, затронутой профессором Ковалевским. Единственным строго научным исследованием, на основании которого мы можем судить о состоянии здоровья Грозного, является судебно-медицинское исследование останков царя, проведенное в конце 1960-х годов при вскрытии его усыпальницы в Архангельском соборе. Скелет Грозного ростом 178—179 сантиметров свидетельствует о значительной физической силе; в его строении нет никаких признаков дегенеративности, на которой настаивал Ковалевский. Но химический анализ зафиксировал одно существенное отклонение: содержание ртути в останках царя в 4—5 раз превышает норму. Это позволяет говорить о ртутном отравлении организма — меркуриализме. Меркуриализм проявляется в основном в виде поражения центральной нервной системы — упорных головных болях, головокружениях, бессоннице или поверхностном сне с кошмарными сновидениями, чрезмерной мнительности или подозрительности, крайней раздражительности, вспыльчивости и пугливости, депрессии, сменяемой приступами резкого возбуждения, зрительных и слуховых галлюцинациях и т. п. Нарастание этих симптомов характеризует переход хронического отравления ртутью в органическую стадию с развитием токсической энцефалопатии (диффузного мелкоочагового поражения головного мозга) и с функциональным нарушением деятельности сердца — миокардиодистрофии.

У нас есть основания предположить, что начиная с конца 1564 года развитие меркуриализма в организме царя вступило в разрушительную стадию. Вспомним, как поразила современников перемена во внешности Ивана, происшедшая после его отъезда из Москвы в Александровскую слободу. На многочисленные недуги указывает и сам Грозный в своем завещании 1572 года, где есть такие строки: «Тело изнемогло, болезнует дух, раны душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы исцелил меня…»

Остается выяснить, каким образом ртуть попала в организм царя в таких количествах, что вызвала хроническое отравление. Изучение костей скелета Грозного выявило раннее нарушение солевого обмена. По описанию М.М. Герасимова, восстановившего облик Грозного, множественные отложения солей в виде наростов (остеофитов) свешивались с позвонков наподобие сталактитов, прикрывая все места прикрепления мышц; такие же наросты имелись на коленных чашечках и пяточных костях. Такое обилие остеофитов редко можно видеть даже у глубоких стариков. Иван должен был испытывать сильные боли, малейшее неосторожное, чересчур резкое движение способно было доставить ему нестерпимое страдание (не случайно последние шесть лет жизни он не принимал участия в военных походах). Известно, что царь постоянно прибегал к услугам иноземных лекарей — вероятно, не в последнюю очередь из-за болей в суставах. Незадолго перед тем швейцарский алхимик и врач Парацельс предложил широко использовать ртуть в лечебных средствах, приготовляя на ее основе мази и другие лекарства. Авторитет Парацельса среди врачей того времени был непререкаем, поэтому вполне допустимо предположить, что ртутные мази использовались придворными врачами царя для облегчения болей в суставах.

Таким образом, можно сделать вывод, что Иван, во второй половине его жизни, страдал нервными, а не психическими расстройствами. Но я отнюдь не склоняюсь к тому, чтобы приписывать творимые царем жестокости болезненному состоянию его нервов. Какая-то доля патологии в действиях царя, вероятно, присутствовала, но в целом Иван действовал, находясь в здравом уме и в полном соответствии с духом своего времени. Чтобы у читателя не осталось никаких сомнений на этот счет, я позволю себе сделать отступление, дабы познакомить его с наиболее известными современниками и ближайшими предшественниками Грозного.

***

Правление Людовика XI (1461—1483) по его жестокости можно было бы сравнить с царствованием Ивана Грозного, с той разницей, что царь зачастую рубил головы людям, которые и не думали бунтовать, между тем как французский король отправлял на плаху вассалов, рвавших на части тело Франции. Уже через четыре года после вступления Людовика XI на престол 500 принцев и сеньоров образовали против него союз под именем лиги Общественного блага, — мятежники объявили, что действуют из сострадания к бедствиям страны. Глава лиги граф де Шаролэ, известный впоследствии как Карл Смелый, герцог Бургундский, а также могущественные сеньоры — герцог Бретонский, коннетабль де Сен-Поль, граф д’Арманьяк и брат короля герцог Гиеньский — разбойничали по всей Франции, разоряя ее дотла. Это была федальная охота на короля, яростная и дикая. «Я так люблю королевство, — говорил Карл Смелый, — что вместо одного короля я хотел бы иметь шестерых». Герцог Гиеньский вторил ему: «Мы пустим за королем столько борзых, что он не будет знать, куда бежать».

В этой неравной борьбе с всесильными вассалами Людовик XI не брезговал никакими средствами. Величие его цели — единство страны — отчасти оправдывает его коварство. В ту эпоху родина так неоспоримо олицетворялась фигурой короля, их интересы были так переплетены, а будущее настолько взаимосвязано, что порой становится трудно отделить в Людовике XI скверного человека от искусного монарха. На его стороне было если не нравственное, то государственное право. Эта лисица, делавшая львиное дело, убегала от нацеленных в нее стрел, заметая следы и путая дороги, множа на своем пути западни и лабиринты; из года в год то один, то другой охотник попадали в капкан или были вышиблены из седла. В конце концов охотники и дичь поменялись ролями. Гробница Людовика XI кажется эмблемой его царствования: он захотел быть изваянным на своей могиле в охотничьем костюме, с копьем у пояса и с гончей в ногах.

Что касается жестокости Людовика XI, то она была если не большей,