Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Нольде в 1919 г. в Петрограде. Тогда он уже мечтал о поездке за границу, теперь эта мечта осуществилась, и мне было крайне любопытно, что из этого вышло. За обедом присутствовала его жена баронесса А.А. Нольде, и они сначала подробно расспрашивали меня о моём положении. Нольде, увидев меня, ещё в передней воскликнул: «О смышлёности русских людей узнают по тому, как они попадают за границу. Вы с вашей американской делегацией побили все рекорды!» Но я нескоро мог перейти к рассказу о делегации — так много событий произошло в нашей жизни после предыдущей встречи.

Расспросив меня и разузнав всё, что интересовало его, о юге России, Нольде перешёл к рассказу о себе: как он из Финляндии попал в Париж и что здесь делает. Нольде выехал из Петрограда летом 1919 г. и, прожив некоторое время в Финляндии, к осени очутился в Париже и привёз с собой сравнительно большие деньги, вырученные от продажи своей библиотеки в Петрограде. По приезде в Париж у него оставалось тысяч пятьдесят франков. Здесь Сазонов немедленно пригласил его к себе на службу в качестве юрисконсульта дипломатического ведомства, на каковом посту он находился и по сей час. Однако вскоре Нольде увидел, что сравнительно скромного жалованья юрисконсульта ему с семьёй не хватает на жизнь. Теперь это дело начинает развиваться, и если разовьётся, то он пригласит меня к себе помощником. Я поблагодарил его за память обо мне, но усомнился, осуществятся ли эти планы, так как едва ли я останусь в Париже.

Затем Нольде перешёл к политике. О нашем дипломатическом ведомстве, куда он снова вернулся, он сказал: «Реставрация на дымящемся вулкане». Баронесса Нольде заметила, что Нератов, как «добрый папаша», написал всем бывшим чиновникам Министерства иностранных дел, приглашая их на службу, но, конечно, Нольде, только что вырвавшись из советской России, не пожелал менять Париж на Таганрог.

Сазонова Нольде не только не одобрял, но сильно нападал на него. До этого я ещё ни от кого не слышал столь резкой критики Сазонова. По мнению Нольде, никто так не помог большевикам, как Сазонов во время Версальской конференции. Его ноты протеста были одновременно направлены против всех, начиная с грузин и армян и кончая поляками, финляндцами, румынами и т.д. По национальному вопросу Сазонов не только выказал себя слепым шовинистом, но и без нужды вызвал у всех раздражение несдержанностью языка. Так, например, ведя переговоры с финляндцами, он в присутствии большого числа русских и видных представителей других народностей России назвал их «чухонцами». Конечно, это сейчас же стало известно финляндцам, и они прервали переговоры с Сазоновым. Такие случаи бывали часто и с другими национальностями.

Сазонов, вдохновляемый злополучным Мандельштамом, не думал о том, какое влияние оказывают его ноты протеста в настоящей трудной обстановке борьбы с большевиками, он боялся только одного — как бы не дать вексель от имени России на какой-нибудь кусок Российской империи. Это, конечно, делает честь патриотизму Сазонова, но он не дал себе труда вникнуть в тяжёлое положение Добровольческой армии и всех других русских антибольшевистских сил. Естественно, вместо того чтобы, по выражению Нольде, «давать в морду» каждой нерусской национальности, претендовавшей на ту или иную меру самостоятельности, ему нужно было бы постараться найти новое решение национального вопроса в России. У наших инородцев репутация Сазонова была убийственная, а именно они-то и могли помочь антибольшевистским вооружённым силам в России.

В ответ на эти замечания Нольде я рассказал ему о взглядах Маклакова на польский вопрос. «Маклаков прав, но не только в польском вопросе надо говорить: «Либо с поляками против большевиков, либо с большевиками против поляков», — ту же дилемму надо поставить в отношении всех инородцев, получивших фактически независимость, ибо только путём правильного решения национального вопроса в России можно привести борьбу с большевиками к победному концу».

Затем Нольде стал говорить о том, что вообще ни Сазонову, ни Шиллингу, ни всей канцелярии Сазонова и персоналу посольства «борьба с большевиками не по плечу». Все они прекрасно подходят для дипломатической работы в нормальных условиях, но теперь требуется исключительная широта взглядов и истинное политическое творчество. «Уверяю вас, что большевики не могли придумать себе лучшего союзника, чем Сазонов. Он сделал их дело, он бесповоротно скомпрометировал белое движение и в глазах союзников, и, что гораздо опаснее, в глазах наших инородцев».

Объективности ради должен отметить, что нападки Нольде отражали и долю личного его пренебрежения к Сазонову. Так, например, когда он говорил мне, что в какой-то немецкой книге о Сазонове было сказано буквально следующее: «Этот господин, о котором теперь все забыли», — это было, конечно, преувеличенно и несправедливо. Германский публицист, естественно, не мог простить Сазонову, что именно благодаря ему Россия не подчинилась германской диктатуре в Европе, но непонятно, как Нольде, один из ближайших сотрудников Сазонова во время мировой войны, мог с восторгом повторять глупейшую фразу немецкого автора. Сазонова, конечно, не забыли, но союзники, несомненно, оскорбляли его своим невниманием во время Версальской конференции, в его лице оскорблялась и вся Россия, не пошедшая за большевиками и не принявшая участия в составлении Брест-Литовского мира.

Но Нольде был абсолютно прав в своих рассуждениях по национальному вопросу, так же как и Маклаков по польскому: Сазонов, увы, чувствовал себя не министром Колчака и Деникина, а по-прежнему воображал себя во главе международной политики прежней Российской империи. Борьба с большевиками и стремление обеспечить себе как можно больше симпатий и как можно больше союзников в первую очередь среди других национальностей России, где сепаратизм часто носил характер не столько антирусский, сколько антибольшевистский, не занимали в политике Сазонова надлежащего места, и он слишком увлекался будущим России, забывая о настоящем.

С другой стороны, Нольде, так тонко разбиравшийся в национальном вопросе в России, сам недостаточно внимательно относился к борьбе с большевиками. Так, когда я начал говорить о нашей американской делегации и возмущаться Сазоновым, незаконно остановившим делегацию ради своей дружбы с Бахметьевым, Нольде замахал руками. «Сознайтесь, что вы с Гронским выдумали Америку, чтобы только попасть за казённый счёт в Париж», — сказал он со свойственным ему цинизмом, сопровождая свои слова самой очаровательной улыбкой.

Я, конечно, не замедлил рассказать ему всю историю делегации, заявив, что ни Гронский, ни я не «выдумали» делегацию, что, больше того, сам Нольде был одним из кандидатов в главы делегации, а кандидатура Гронского всплыла совершенно случайно, в последний момент. Но таков уж был парижский mentalite, что никто из парижан не мог себе представить серьёзного отношения к