Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков

Психиатрическая экспертиза проводилась в совершенно другом месте, в Кащенко, но про это место позже. За мной приехала машина, чёрная «Волга». В ней сидели оперативники ФСКН! Вот сволочи, какое отношение они имеют к моей экспертизе перед выпиской, ведь это они разработали таблеточную деградацию перед экспертизой, чтобы доказать мою невменяемость! Вероника была со мной. Ехали больше часа, оперативники пытались меня разговорить, но я отделывался тупыми или общими фразами, ведь я же теперь овощ. Начала экспертизы ждали часа три, был тёплый солнечный день, и я под надзором оперативников ФСКН сидел на лавочке у входа, подставив лицо солнцу. Боже мой, как давно я не был на улице! Солнечный свет меня всегда наполнял энергией, я не видел солнца больше месяца и поэтому по-особенному ощущал, что голова моя снова работает, язык оживает — ведь я уже больше суток без этих тормозных таблеток, всё позади, эффект прошёл, метаболизм у меня уникально быстрый, проверено годами. Сейчас время работало на меня, на моё просветление — каждый час, каждая минута, каждое мгновение.

Психиатрическая экспертиза проводилась тремя тётушками, двум из которых было лет под семьдесят, и лишь одна была в предпенсионном возрасте; они имели несчастье спросить про мою работу. Я им рассказал про допинговый контроль в спорте и биологический паспорт спортсмена, про масс-спектрометрию высокого разрешения и долгоживущие метаболиты. Удивившись, они спросили, что это были за исследования, в какой стране и когда — и где я про это прочитал. Я ответил, что это моя работа и что про это прочитать пока нельзя. Они переглянулись — и синхронно покачали головами. Тут ещё я добавил, что являюсь директором Антидопингового центра и что в этом году мы станем лучшей лабораторией мира и займём первое место по количеству проведённых анализов. Они спросили, не устал ли я, и сами себе устроили перерыв, чтобы прочитать сопроводительные документы — кого им сегодня привезли, кто это такой: уголовник, алкоголик или просто фантазёр?

Во второй части экспертизы они расспрашивали про моё детство, семью и хобби, удивлялись, что я знаю английский язык и езжу один, без сопровождения, за границу. Хотя почему без сопровождения — иногда я ездил с женой. Вообще, дремучесть психиатров поражает — такое ощущение, что всю информацию о реальной жизни они черпают из общения со своими пациентами. Заключение экспертизы было описательным и расплывчатым, никакого вывода врачам сделать не удалось, диагноз не установлен. Была отмечена моя характерная черта — переоценка значимости собственной персоны. Боже мой, какое счастье, что утром я изловчился и выплюнул таблетки. Представляю, какой бы мне тогда диагноз нацарапали три эти «несчастные клуши», как любит выражаться моя дочь.

После майских праздников я немного пришёл в себя, никаких таблеток не пил, снова сел за руль, и голова моя стала работать всё лучше и лучше. Заместитель министра Юрий Нагорных представил мне Евгения Блохина, нашего нового куратора из ФСБ. Блохин будет контролировать подготовку к Олимпийским играм в Сочи, а заодно вникать в повседневную деятельность Антидопингового центра и РУСАДА. В мае мы довели до конца и согласовали поэтажный план здания лаборатории в Сочи, все четыре этажа. Блохин спросил, где будут находиться его помещения, ему нужны две комнаты; он разъяснил, что на каждом строящемся олимпийском объекте предусмотрены помещения для ФСБ. Я отвёл Блохину две сдвоенные комнаты № 415 и № 416 на четвёртом этаже, в самом углу, и открытым текстом пометил их на своем плане — «ФСБ». Поэтажная планировка строящегося здания очень нудная: мало того, что у каждого помещения имеется свой номер, так ещё надо, чтобы во всём здании не повторялись названия помещений и их функции, а как ещё я могу называть лабораторные комнаты? К тому времени я истощил свою фантазию: у нас были библиотека, склад, архив, приём пищи, приём гостей, переговорная, серверная, поэтому вывеска «ФСБ» пришлась очень к месту, она закрепилась и пошла в проектные схемы и в рабочую документацию. Когда проект прошёл утверждение и Женя Блохин увидел комнаты под вывеской «ФСБ», он очень рассердился и потребовал эти названия убрать, чтобы не светить их на бумаге.

Убрали только через год.

10.4 Три недели в Кащенко. — Вторая психиатрическая экспертиза и диагноз

ФСКН настаивала на проведении стационарной экспертизы, то есть хотела снова положить меня в психиатрическую клинику, чтобы я наблюдался там в течение месяца. Мы с адвокатом соглашались только на амбулаторную экспертизу, без госпитализации, но ФСКН подала против нас иск в Басманный суд, и мы его проиграли, потом проиграли апелляцию в Мосгорсуде — и 16 июня, дольше затягивать было нельзя, меня по решению суда положили в очень знаменитое место, в Кащенко. Теперь это психиатрическая клиническая больница № 1 имени Н. А. Алексеева, она же Канатчикова дача, прославленная в песне Высоцкого, в которой были хорошие слова: настоящих буйных мало, вот и нету вожаков. Честно сказать, в психушке мне почему-то очень хорошо думается. Правда, при этом за мной наблюдают. В Кащенко было хорошо, даже интересно, народ собрался боевой и разнообразный, обвиняемые в основном в особо крупных экономических преступлениях, убийствах и нанесении тяжких телесных повреждений; стационарная экспертиза проводилась объективно, никаких таблеток не давали. Нас, особую группу, уголовников, которые с помощью экспертизы пытались повлиять на выводы следствия или избежать уголовного наказания, два раза в день строили, пересчитывали и выводили гулять в зарешеченный дворик, а там цветы, деревья, лето!

Оставалась одна проблема — моя работа, я директор, и снова, в третий раз, пропадать на месяц из переписки по электронной почте я не мог: летний соревновательный сезон был в разгаре, и допинговый контроль не прекращался ни на день. И мне пошли навстречу, разрешили пользоваться компьютером и интернетом! Это было невероятное счастье, именно благодаря этому разрешению, совершенно невообразимому, во мне произошёл небольшой перелом, блеснула надежда выкарабкаться и выстоять в борьбе с ФСКН. После обеда, когда всех разгоняли по палатам спать, мне выносили компьютер ровно на час — и я отвечал на письма, участвовал в работе Антидопингового центра, главное, действительно был при деле. Потом компьютер забирали, никто не должен был видеть, как я работаю на компьютере, или знать об этом.

В России в психиатрических клиниках очереди! Поэтому меня выпустили раньше, 6 июля, через три недели вместо стандартных четырёх. В Кащенко поток пациентов был