Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

структура лежит в основе вендетт между современными городскими бандами. Их локальной территорией является тот или иной городской район, но при этом банды, в отличие от племен, не являются наследственными единицами (хотя в них может присутствовать элемент семейной передачи традиции членства) [Horowitz 1983; Jankowsky 1991] – это искусственно сформированные образования, предназначенные для того, чтобы выступать в качестве корпоративных единиц возмездия[38].

Эфемерная ситуационная честь и скачкообразные эскалации, приводящие к «одноствольным» поединкам

Еще один тип «любительского» насилия с использованием огнестрельного оружия можно назвать скачкообразными эскалациями в индивидуальных спорах. Такие ситуации нередко называют спорами чести или полемикой лицом к лицу, но подобные формулировки не вполне точно отражают их динамику. В качестве типичных примеров можно привести споры, возникающие в барах или других общественных местах и переходящие в эскалацию с нарастающим масштабом претензий и оскорблений [Luckenbill 1977]. Кульминация происходит в тот момент, когда у одного из участников таких инцидентов появляется «пушка» (во многих случаях драк в барах он сначала выходит из заведения и затем возвращается туда с оружием), из которой он стреляет в противника. На первый взгляд, эти случаи напоминают традиционные споры, где на кону стоит честь; они могут принимать форму схваток один на один. Дэвид Лакенбилл использует для них гоффмановские термины «состязание характеров» (character contests) или «состязание лиц» (face contests)[39]. В то же время в ряде важных аспектов они отличаются от дуэлей: это не честные поединки, поскольку один из участников совершает скачок вверх по цепочке эскалации, опережая другого, и когда у него появляется «пушка», соперники больше не находятся в равных условиях. Это не поединок двух стрелков – более уместно было бы назвать подобные инциденты «одноствольными» поединками (one-gun fights). В них нет ничего напоминающего протокол дуэли, где предлагается выбор оружия, у каждой из сторон есть возможность сделать по одному выстрелу и затем поставить точку. В «одноствольных» поединках нередко случается, что человек с «пушкой» делает несколько выстрелов, а формальности наподобие времени и места встречи не обсуждаются[40]. Кроме того, в подобных поединках отсутствуют секунданты, которые берут на себя решение подобных вопросов и, как следствие, обеспечивают социальное давление для соблюдения ограничений по продолжительности поединка. Нет и отсрочек, способных дать какое-то время для охлаждения эмоций. Это приводит к тому, что воинственно настроенные стороны становятся более склонными к завершению поединка с помощью рискованных жестов, ведущих к взаимному удовлетворению. В «одноствольных» поединках есть лишь подчиненная собственной логике вспыльчивая эскалация на месте происшествия, причем ключевые перерывы в действиях сторон заключаются в том, что одна из них на какое-то время покидает это место, чтобы вернуться с более серьезным оружием.

В подобных скачкообразных эскалациях можно обнаружить некую составляющую, связанную с честью, поскольку обе стороны считают себя оскорбленными, – однако эта честь имеет сугубо личный и эгоцентричный характер. Перед нами не тот случай, когда честь состоит в том, что обе стороны устраивают бой по правилам и тем самым реализуют свой статус лиц, принадлежащих к элите с хорошими манерами; в рассматриваемом нами случае честь не объединяет противников и не ставит их выше простолюдинов. Скачкообразная эскалация представляет собой разновидность поединков, которые случаются в демократической и эгалитарной среде, где отсутствуют ранжирование по статусным группам и границы между ними, а также в анонимных публичных ситуациях, где у вас даже нет репутации, циркулирующей в сложившихся сетях сообщества.

Скачкообразные эскалации представляют собой один из аспектов феномена, который в одной из моих предшествующих работ получил название ситуационной стратификации [Collins 2004, ch. 7] – современного состояния социума, где никто не оказывает почтения другому на основании того, что тот принадлежит к более высокой статусной категории, и даже не признает подобных категорий. В таких ситуациях можно иметь только личную репутацию – например, знаменитости или человека, хорошо известного в определенной профессии или в том или ином круге, – однако вне этого круга единственным способом добиться почтения или внимания оказывается ситуационное доминирование: требуется быть шумным, буйным, эпатажным или воинственным. В той же работе был предложен следующий принцип [Collins 2004: 272–274]: имеющие формальный распорядок, публичные и запротоколированные ритуалы создают и укрепляют категориальные идентичности; неформальные ритуалы взаимодействия, не имеющие распорядка и протокола, создают персональные репутации, имеющие эфемерный, привязанный к непосредственной ситуации характер. Именно этот момент как нельзя лучше подчеркивает контраст между дуэлью и скачкообразной эскалацией. Такие особенности дуэли, как элитарность и контролируемость, обеспечиваются благодаря планированию, соблюдению протокола и связи с публичной сферой в виде сети секундантов. Выполнение таких процедур подтверждает статус благородного лица. С другой стороны, скачкообразная эскалация представляет собой горячечный порыв, реализуемый здесь и сейчас в порядке импровизации; несмотря на то что соответствующие поединки могут напоминать друг друга, это не объясняется соблюдением какого-то формального сценария, и в результате их участник не реализует свою принадлежность к какой-либо почетной категории, а попросту приобретает определенную личную репутацию горячей головы, а то и вовсе убийцы. Можно, конечно, утверждать, что кабацкий задира приобретает по меньшей мере ситуационный элитный статус, поскольку он (обычно в этом качестве выступают мужчины) доминирует в непосредственном фокусе внимания. Но даже в этом случае данная идентичность, как правило, не является почетной – другие гуляки вполне могут смотреть на драчунов сверху вниз как на ничтожеств[41]. В лучшем случае задира в этой ситуации оказывается в туннеле собственной субъективности, предаваясь ситуационным самовосхвалениям без значительной социальной поддержки и фабрикуя собственное представление о себе как о человеке чести, которое больше никто не разделяет.

Еще дальше в континууме анонимности находятся перепалки, возникающие во время дорожного движения. Наиболее известный тип подобных инцидентов именуется термином «дорожная ярость», хотя аналогичные конфликты возникают и при перемещении пешеходов, когда в качестве средств передвижения, мешающих другим, выступают собственно человеческие тела, а также поклажа и другие предметы, имеющиеся при себе у людей[42]. В некотором смысле эти дорожные конфликты выступают предельно обобщенной формой анонимных скачкообразных эскалаций. Они не привязаны ни к культуре мачизма низших слоев или рабочего класса, ни к той или иной этнической группе, а также не являются сугубо мужским делом – их инициаторами, похоже, зачастую выступают и женщины, и представители среднего класса. Дорожная ярость представляет собой предельную демократизацию чести: каждый водитель (и каждый пешеход) равен любому другому и готов оскорбиться, если его права открыто нарушаются.

Как продемонстрировали Джек Кац [Katz 1999] и другие исследователи (см., например, [Tilly 2003: 151–156]), эскалация в таких эпизодах выходит за пределы исходного нарушения правил дорожного