Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

Хотя у противника в тот момент на Карельском перешейке было как минимум 25 дивизий, последний день войны закончился отражением всех атак на фронте протяженностью 115 миль.

На главном театре военных действий ситуация в значительной степени стабилизировалась и атаки противника не усиливались. Наиболее критической точкой был Выборгский залив, но войсками уверенно руководило командование береговой группы, а в Виланиеми началось многообещающее контрнаступление. Приближалась время оттепели и весенней распутицы, нашего мощного союзника. Через несколько недель русским придется снизить активность.

На длинном Восточном фронте мы также владели ситуацией, а на участке Кухмо окончательное уничтожение окруженной 54-й дивизии было вопросом дней. К северу от Ладоги наше контрнаступление привело к результатам, значение которых нельзя преуменьшить: 18-я дивизия и 34-я танковая бригада были разбиты, и часть войск можно было перебросить против тех свежих дивизий, которые выдвигались вдоль берега Ладоги, а другую часть – на отражение угрозы на фронте Колла, где число дивизий противника возросло с 2 до 4. Две из них приступили к тщательно подготовленному маневру по окружению наших войск. Этот маневр все же не удался в результате предпринятых нами контрмер и трудностей передвижения по лесистой местности. В итоге между двумя сторонами установилось определенное равновесие.

Что касается снабжения оружием и, прежде всего, боеприпасами, то ситуация улучшилась, несмотря на большие объемы, израсходованные в феврале и марте. С января выросло производство всей нашей промышленности, ускорились поставки из-за границы. Что касается пехоты, то она могла быть уверена в достаточном запасе боеприпасов. И хотя расход тяжелых артиллерийских снарядов с начала февраля ежедневно превышал запас на несколько тысяч, для легких орудий строгая экономия позволила нам создать резерв в объеме двухнедельного расхода.

Таким образом, на заключительном этапе войны наша слабость заключалась в дефиците не материалов, а живой силы. Фронт растянулся, и все наличные войска уже находились на передовой и к тому же были истощены. Сможем ли мы сдержать врага до тех пор, пока оттепель не даст нам передышку на несколько недель? На протяженном фронте в пустыне это казалось возможным, но на главном театре военных действий, где наша способность к обороне была на грани срыва, отступление казалось неизбежным. А что дальше? Все больше сомнений вызывала помощь западных держав. Даже если бы они нам ее оказали, с началом ожидаемого немецкого наступления на Западе мы будем в полном одиночестве. Пока наша армия оставалась непобежденной и у нас был козырь угрозы интервенции западных держав, целесообразно было попытаться завершить военные действия. В первую очередь стойкость нашего сопротивления обеспечивала условия независимости нашей страны и спасала от уничтожения.

Вечером 12 марта после пяти дней переговоров в Москве был подписан мирный договор.

13 марта в 11 часов, после 105 дней непрерывных боев, наши вооруженные силы выполнили свою тяжелую задачу.

О главных причинах провала русской «молниеносной войны» я уже вкратце писал. В завершение, возможно, будет не лишним рассмотреть причины недооценки мощи Красной армии, в особенности потому, что она сыграла большую роль в начале войны между великими державами. Если бы общее впечатление от действий Советского Союза в Финской войне не было столь неблагоприятным, Германия вряд ли столь откровенно недооценила бы военный потенциал русского колосса.

На чем же основывался этот взгляд на Красную армию, порожденный Зимней войной?

Самый поразительный фактор, несомненно, несоразмерность огромных усилий и ничтожество достигнутых результатов. Уже в первую неделю войны против Финляндии были брошены неожиданно большие силы. Как уже говорилось, они насчитывали от 26 до 28 пехотных дивизий, а затем увеличились до 45, из которых 25 находились на Карельском перешейке и 20 – на Восточном фронте. Они были усилены армейскими корпусами, армейской артиллерией и отдельными механизированными подразделениями. Общее число танков составляло около 3000, из них большое количество было средними и тяжелыми. Вся Красная армия, не считая войск на Дальнем Востоке, насчитывала около 110 дивизий, имевших, кроме того, от 5000 до 6000 современных танков. Это означало, что почти половина активных дивизий, дислоцировавшихся в европейской части России и в Западной Сибири, были мобилизованы и брошены на Финляндию. С учетом специальных соединений численность противника составляла около миллиона человек, часть из них имела определенный боевой опыт Польской кампании.

Характерной ошибкой красного Верховного командования было то, что оно начало войну, не приняв во внимание основные факторы ведения боевых операций против Финляндии – характер театра военных действий и оценка противника. Понятно, что последнее недооценивалось из-за нашей очевидной материальной слабости. Еще примечательнее то, что русское командование не осознавало громоздкость организации своей армии для условий северной страны и зимы. Как могли войска равнинных районов, хоть и привыкшие к суровым зимам, вести военные действия в лесной местности, которой они и в глаза не видели? В Ленинградском, Калининском и Московском военных округах русские могли бы организовать обучение войск в условиях, похожих на те, с которыми им пришлось столкнуться в Финляндии. Ошибка в оценке сил нашего сопротивления демонстрирует отсутствие дальновидности при составлении плана войны, а также слепую веру русских в безграничные возможности современной техники. В этой области их военные теоретики раньше других разработали теории, впоследствии примененные немцами на равнинах Польши. Но лесная Финляндия – не Польша!

Трудно, конечно, сказать, в какой степени политические вожди советской иерархии повинны в чисто военных ошибках планирования, операций войны и организации. Но можно с уверенностью предположить, что их влияние значительно, как и политических комиссаров на передовой. То, что каждый приказ сначала должен быть одобрен политическими руководством, неизбежно приводило к задержкам и путанице, не говоря уже о снижении инициативы и страхе ответственности. Подобные условия, разумеется, никоим образом не ограничивались армией, но с 1935 года самая упорная борьба за власть велась именно в вооруженных силах, в результате чисток потерявших самых опытных офицеров. Чистки сделали офицерский корпус однороднее, но одновременно снизили уровень его образования и способностей. Царских офицеров осталось крайне мало. Политические комиссары, несомненно, были движущей силой, которую невозможно игнорировать. Это проявилось на первом этапе войны, когда пришлось наводить порядок в подразделениях с расшатавшейся после неудачных атак дисциплиной, а также принуждать отказывающихся идти в атаку. В том, что окруженные части, несмотря на холод и голод, отказывались сдаваться, во многом была заслуга политруков. Солдатам не давали сдаться угрозы расправы над их семьями и заверения, что в случае сдачи враги их будут пытать и убьют. Очень часто как офицеры, так и солдаты предпочитали плену самоубийство.