Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

Как и в случае с давним письмом, «адресованным» Бенедетто Деи, Леонардо, вновь затосковавший по Востоку, делает вид, что пишет письмо девадару Сирии, наместнику султана Вавилона Египетского (античное название Каира). Написано оно от лица инженера, якобы посланного девадаром для изучения некоего природного явления, и представляет собой доклад о чудовищном катаклизме, вызванном разливом рек, спускающихся со склонов горы Тавр, в частности Евфрата[831]. Письму предшествует очередной перечень, «Разделы книги», подсказывающий читателю верную структуру повествования.

В одном городе Сирии появился недавно проповедник, «новый пророк», возвестивший грядущую катастрофу. За это он был схвачен, как обычно и случается с теми, кто предвещает беду, однако после того как прорицание сбылось, немедленно освобожден и ныне почитается святым. Леонардо, посланный девадаром в армянский город Калиндру для расследования произошедшего, убежден, что катастрофа не имела ничего общего с наказанием Божьим, а значит, нужно попытаться отыскать естественные причины разрушения горы и последовавшего за ним потопа. Он решает начать с максимально подробного и точного описания горы Тавр, для чего, приехав в район бедствия, самым тщательным образом расспрашивает жителей, описывает физические характеристики горы и окрестностей, а в какой-то момент даже намеревается подняться на вершину, чтобы иметь возможность сравнить атмосферные явления на разных высотах. Однако стихия вновь вырывается на свободу, и страшное наводнение сокрушает цивилизацию, низводя людей до состояния животных, «козьего стада», укрывшегося в «руинах храмов». Даже сам инженер вынужден, подобно всем остальным, в ужасе бежать прочь. И лишь в миг величайшей нужды тьму прорезает луч света – гуманность: пострадавшим народам помогают с пропитанием те, кто раньше был их врагами[832].

В этой литературной фантазии соединяются мотивы множества книг из библиотеки художника: Плиния Старшего, Птолемея с его картографическими таблицами, касающимися Малой Азии, «Метавры» Аристотеля. Включает он и собственные воспоминания о восхождении на ледник Монте-Розы, совершенном пятнадцатью годами ранее.

Кроме того, Леонардо вносит в текст и некоторую путаницу, относя южный массив Тавра к Кавказскому хребту: на старых картах, например в «Сфере» Горо Дати, они и впрямь кажутся единым целым, огромной горой, что простирается от устья Дона до бассейнов Тигра и Евфрата, от Черного до Каспийского моря. Гора эта связана с библейским упоминанием о Всемирном потопе, поскольку именно к ней причалил Ноев ковчег. Но священна она еще и потому, что именно на склонах этой горы родилась его мать, Катерина.

На обороте листа, рядом с набросками гор для «Святой Анны» и «Джоконды», возникает целый ряд пророчеств, связанных с теми же природными явлениями, что описаны в письме, и, в свою очередь, снабженный перечнем «Разделов пророчеств»[833].

Среди этих коротких текстов есть один под названием «О сновидениях». Здесь Леонардо собирает сюрреалистические сюжеты, вероятно, преследующие его в снах: полеты, возможность общаться с животными и понимать их язык, мгновенное физическое перемещение из одной части мира в другую без видимого движения и, наконец, самое шокирующее: «позна[ешь] плотски мать [и] сестер».

В неполные шестьдесят Леонардо по-прежнему видит во сне, как его детское тело сливается в объятиях с матерью и младшими сестрами.

22

Доброго дня тебе, мессер Франческо

Флоренция и Милан, весна 1508 года

Конец марта 1508 года. Все готово к возвращению в Милан. И этот переезд – окончательный, о чем свидетельствует тотальный пересмотр тетрадей, бумаг и исследовательских материалов.

Завершается и тяжба с братьями. Сер Джулиано ди сер Пьеро внезапно осознает, сколько может потерять, в том числе в карьерном смысле, ссорясь с единокровным братом, обласканным вниманием множества весьма влиятельных людей.

Неизвестно, встречаются ли они хоть раз в старом доме на виа Гибеллина. Если да, то Леонардо должен быть неприятно удивлен, обнаружив совсем рядом с домом отца и всего семейства да Винчи назойливое присутствие давнего соперника, Микеланджело, который буквально на днях, 3 марта, скупил все дома по соседству до самого угла виа Санта-Мария, прозванной теперь виа деи Марми Спорки, улицей «Грязного мрамора». Дело в том, что у скульптора есть дурная привычка оставлять мраморные блоки, закупленные для гробницы Юлия II и теперь ожидающие отправки в Рим, без какого-либо укрытия от непогоды, под дождем и ветром. И ведь ни в одном из этих домов он даже не живет: купил их только для того, чтобы сдавать внаем, наживать барыши, пользуясь огромными гонорарами, полученными от папы.

Впрочем, об этом лучше не думать: надо готовиться к большому путешествию. В Милане Леонардо предстоит подтвердить пожалованный самим Людовиком XII доход от 12 оросительных отводов из канала Сан-Кристофано: до сих пор он не смог извлечь из этого выгоды, поскольку предыдущая зима оказалась засушливой, а также потому, что соответствующие органы отказываются отрегулировать заслонки водосброса. Как же ему хочется поколотить этих неумех, чиновников и инженеров![834] Однако вскоре художник сдается, понимая, что лучше обратиться непосредственно к тем, в чьих руках сосредоточена реальная власть.

До наших дней дошли черновики всего трех писем, отправленных в Милан незадолго до отъезда из Флоренции и доставленных лично неизменным Салаи.

Первое адресовано Жоффруа Карле, вице-канцлеру герцогства, председателю парламента Дофине и миланского сената: Леонардо напоминает ему о проблеме с каналом, по поводу которой уже не раз писал мессеру Джироламо Кузано и некоему «Кориджеро» – возможно, уже известному нам старому священнику Танци, прозванному Корниджеро, Горбуном; а напоследок обещает привезти из Флоренции «два образа Мадонны», почти законченные[835].

В том же тоне, но уже более откровенно, написаны два черновика письма д’Амбуазу, в которых говорится, что обе картины написаны «для его христианнейшего величества или того, кто их возжелает»; Леонардо также интересуется, какими будут его «покои», то есть новое жилье в Милане, поскольку не хочет доставлять покровителю лишних хлопот, снова поселившись в его дворце; наконец, он обещает изготовить «инструменты и другие вещи», способные порадовать Людовика XII[836].

Последний черновик, написанный на тех же листах, что и послание д’Амбуазу, – самый фривольный. С его адресатом, семнадцатилетним миланским аристократом Джованни Франческо, сыном капитана ополчения Джироламо Мельци, Леонардо познакомился годом ранее при дворе д’Амбуаза. Молодого человека художник тоже просит справиться о канале у председателя Карле и в окружении Джироламо Кузано, влиятельного члена миланского сената, а заодно направляет к нему Салаи, которому поручена та же задача: «Доброго дня тебе, мессер Франческо, бог знает, почему ты ни разу не ответил мне на письма, коих я написал великое множество. Но погоди же, вот приеду и, ей-богу, заставлю тебя столько писать, что пожалеешь»[837].

Очевидно, это не первое письмо, направленное Мельци художником: было и множество других, однако Франческо ни разу не