Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

что сам Леонардо не заходит дальше картона, ныне утерянного, но ставшего первоисточником не менее двадцати копий и гравюры Вацлава Холлара. По крайней мере три подобные копии на ореховых досках исполнены такими известными учениками, как Луини, Салаи и Больтраффио, под непосредственным контролем художника в его миланской мастерской[843]. В частности, версия Кука, приписываемая Луини, однозначно содержит следы кисти мастера: скорее всего, она и представляет собой экземпляр, выполненный по королевскому заказу.

Но зачем доверять столь важную картину ученику? Видимо, Леонардо ощущает в созданном им образе нечто тревожащее. Достаточно было бы и статичной фронтальной позы, которой художник до сих пор не использовал: она явно навязана заказчиком и иконографической традицией. Но есть еще этот остекленевший взгляд, эти сомкнутые, неулыбчивые губы, эта рука, воздетая то ли для того, чтобы благословить и спасти, то ли чтобы осудить и проклясть. Наконец, мастера беспокоит фигура Христа, поскольку в этом лике, познавшем страдания, Страсти, он, написав «Тайную вечерю», уже успел воплотить самого себя. И повторить успех в «Спасителе мира» попросту не может.

Каждый художник в конечном счете «уподобляет себе то, что рисует ». Вот тайна, которую скрывает «Спаситель мира»: это автопортрет в зеркале, такой же, как у Альбрехта Дюрера.

23

Новая ломбардская мастерская

Милан и другие места в Ломбардии, 1508–1511 годы

Через несколько месяцев после возвращения в Милан Леонардо начинает новую тетрадь, Манускрипт F: «Начето в Милане в день 12 сентября 1508 года»[844].

На первой и последней обложках тотчас возникают очередные небезынтересные списки, свидетельствующие о приобретении новых книг, в частности из Венеции («книги из Винеджии»), а также о новых интеллектуальных и научных вызовах: «словарь вольгаре и латинский», Витрувий, Аристотель, Архимед, «Анатомия» Алессандро Бенедетти, Альберт Саксонский, Джованни Марлиани, Авиценна[845].

Имена тех, к кому Леонардо обращается за этими книгами в Милане, столь изменившемся по сравнению с эпохой Сфорца, тоже новые: к богослову фра Бернардино Мороне он идет за «О небе и мире» Альберта Великого, к Оттавиано Паллавичини, дворянину из Буссето, – за Витрувием, к бывшему сановнику Сфорца Никколо делла Кроче – за текстом Данте, вероятно, «Вопросом о воде и земле», буквально только что, 27 октября 1508 года, впервые напечатанном в Венеции под редакцией августинца Джованни Бенедетто Мончетти и с посвящением кардиналу Ипполито д’Эсте. Веронский врач Джироламо Маффеи сможет объяснить художнику семилетние колебания уровня реки Адидже. Также на страницах тетради вновь проявляется его интерес к миланским каналам, особенно каналу Мартезана[846].

В целом Манускрипт F фокусируется на вопросах механики: так, исследование трения и сопротивления среды позволяет Леонардо скорректировать аристотелевскую концепцию силы и окончательно отказаться от идеи антиперистаза.

Но есть здесь и астрономическое исследование с одним из самых интересных текстов Леонардо, озаглавленным «Похвала Солнцу», в котором прямо цитируются «Сфера» («Спера») Горо Дати и «Гимны природе» грека Микеле Марулло, экстравагантного поэта-солдата, большого почитателя Лукреция. С почти поэтическим вдохновением художник прославляет Солнце как источник жизни и тепла во Вселенной и начинает сомневаться в птолемеевской космографии, которая помещает Землю в центр мировой машинерии. Конечно, у него нет инструментов, чтобы продемонстрировать свои сомнения, но, по крайней мере, он понимает относительность точки зрения геоцентристов. Устремив взор в бесконечность, Леонардо, подобно Данте, воображает, будто видит наш мир из звездных далей, сознавая, что он – лишь «самая малая звезда», «точка в мироздании»: «Теперь подумай, чем бы казалась эта наша звезда на таком расстоянии, и рассуди, сколько звезд в длину и вширь поместилось бы меж теми звездами, которые рассеяны в темном том пространстве. <…> будь даже человек величиной с мир наш, все же оказался бы он подобен самой малой звезде, которая кажется точкой в мироздании»[847].

А дальше, рядом с дорогим сердцу Леонардо воспоминанием о миланском продавце канцелярских товаров («Проведай канцелярскую лавку, принадлежавшую Бартоломео»), появляется и строчка «Положение и размер подобия солнца»[848], связанная с задачей Альхазена[849].

Другая тетрадь, Манускрипт К, упоминает места, посещенные Леонардо в этот период: «таможня у Порта-Нова», «паром в Касскано», ирригационные отводы на канале, и дальше, до самой реки Тичино[850].

Разумеется, не забыты и книги. Среди них по-прежнему трактат Витрувия об архитектуре, за которым Леонардо охотился еще в первый свой приезд в Милан. Теперь он обещает себе попросить один экземпляр взаймы у Оттавиано Паллавичини, а другой поискать у книготорговцев: «Ищи Ветрувия у книготорговцев»[851].

Затем упомянут кодекс, переписанный его другом Якомо Андреа да Феррара. Несчастный архитектор, после французского вторжения оказавшийся замешанным в беспорядках, к несчастью, был в 1500 году обезглавлен по обвинению в государственной измене. Но что случилось с книгой? Похоже, ее придется искать даже по остериям: «Месер Винчентио Алипландо, живущий близ остерии дель Орсо, владеет [ныне] Ветрувием Якомо Андреа»[852].

С приездом в Милан начинаются и регулярные выплаты от королевских казначеев. В неустановленный октябрьский день Леонардо отмечает: «В день <…> октября 1508 года было у меня 30 скуди, 13 я ссудил Салаи, чтобы пополнить приданое его сестры, и 17 осталось мне». Подобная ссуда весьма любопытна, ведь отец Салаи еще жив и вполне мог бы сам собрать приданое дочери. Однако семейка Капротти – те еще хищники, и особенной жадностью отличаются сестры: Лоренциола, выходящая замуж за Томазо да Мапелло, и Анджелина, уже состоящая в браке с Баттистой да Бергамо. Леонардо прекрасно понимает, что денег, пошедших на приданое, уже никогда не получит, и записывает несколько латинских строчек, напоминая себе, что не стоит больше так легкомысленно давать взаймы подобные суммы: «Non prestavis bis / si prestavis non abebis / si abebis non tam cito / si tam cito non tam bona / e si tam bona perdas amicum»[853].

Потом, уже на другом листе, начинает делать подсчеты и понимает, что дела не так уж плохи: с июля 1508 года по апрель 1509 года королевское жалованье составляет 390 скуди и 200 франков. Единственное, что беспокоит художника, – постепенное падение доходов: «Записываю деньги, что имел я на содержание с июля 1508 года до апреля следующего, 1509 года: сперва 100 скуди, затем еще 100, затем 70, 50, 20 и, наконец, 200 франков по 48 сольди каждый»[854]. О первых платежах он также поручает записать под диктовку две короткие заметки своему подручному Лоренцо: «Итак, получил я от тосольера в один платеж сотню / потом еще сто от тосольера Грольере / потом еще семьдесят»; «Итак, получил я в первый раз сто / во второй еще сто / в третий пятьдесят пять / в четвертый семьдесят / в пятый…»[855]. Под «тосольером» художник имеет в виду казначея (tesoriere) Миланского герцогства,