Давайте помолимся! (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

грозит погибель, какие уловки они нашли, чтобы подпалить поле национального согласия и разжечь огонь противостояния? Чекисты не были сплошь кровавыми палачами, не были! Среди них немало знающих людей, сумевших открыть научные основы, заранее предвидевших, чем всё может закончиться!.. Разве не было высших школ, институтов, за чьими стенами сформировались законы о способах истребления людей, о методах национального притеснения?.. Разве не получает множество этих «учёных» солидные пенсии, живя в роскошных квартирах-дворцах в тихих, неброских московских переулках, жуя произведённые народом вкусности-сладости?

В один из дней всё перевернулось вверх дном.

Данг-донг. Кто-то истово колотит в подвешенный возле вахты рельс. Ну хватит уже, уймитесь, здесь нет глухих! Сейчас уже и у глухих ушки на макушке: какие бы ветра ни задували, они в курсе всех событий в стране! Отворили двери барака. Лениво, вперевалочку в двери вошёл день. Из секции Хусаина Залиханова, правой рукой похлопывая себя по ляжкам, появился Хамит. Куда торопится эта птица?! Это разве не он всю ночь, до самого утра пил самогон, бренчал на гитаре и дурным голосом распевал «Хасбулата молодого»?.. Чу! Хамит, спотыкаясь на бегу, вернулся – уж не андалусский ли бык с налитыми кровью глазами гонится за ним?! То ли с неба, то ли с земли стал доноситься какой-то незнакомый, противный звук. Перед сильной грозой, будя безмолвный лес, примерно с таким же шумом пролетает зловещий ветер. Затеявший роение улей вылетает с присущим ему странным гулом в ясное небо и развешивает этот звук на ветвях деревьев и толстых стеблях травы, ища себе новое пристанище. На утренней заре по весне снег в лесу, разом тронувшись, разъярённо гудящей лавиной обрушивается по-вдоль лесной балки. Внимание! Врывающийся в открытую дверь подозрительный шум завладел вниманием даже не до конца проснувшихся, разбудил спящих арестантов. Что-то происходит! Или собирается произойти. Вдобавок ко всему, кто-то, не разобравшись, крикнул: «Начали вырезать арестантов! Убийство! Вот и настал наш конец!» Если только один ты, что-то подозревая, ожидаешь с тревогой дальнейшего развития событий – это одно, но когда четыре тысячи человек разом вздрогнут, потеряв терпение, – это ужасно! В безоблачном небе играют плети молний, кровь разгорячённо несёт по венам огонь сомнений и подозрений. Весь мир приходит в движение. Кто-то бежит к мешкам с добром, вцепляется в узлы, другие достают из нагрудных карманов фотографии жён и детей. Глаза по рублю от страха. А таким глазам стебель лопуха – столбом, нитка – канатом мерещится. Звук – это движение, если этот звук, ожив, берёт в свои руки власть над тишиной – пиши пропало, люди превращаются в стаю пугливых животных, теряют разум. И в то утро случилось именно это. Тишина умерла, отовсюду, куда ни поверни ухо, прилетал ужасный звук, от которого звенели стёкла и подрагивали рамы. Когда даже деревья испуганы, как вытерпеть такое человеку с его хилым тельцем? Русские кинулись в заросшие паутиной тёмные углы отвешивать поклоны и креститься, те, кто постарше, принялись обескровленными губами шептать известные молитвы, сбивчиво, вперемежку со стенаниями: «Конец нам… Конец! Вот и смерть наша пришла!» И куда подевались прежние: «Будем едины, будем выручать и поддерживать друг друга. Хоть бы кто-нибудь остался в живых, чтобы рассказать о наших последних минутах!» – пламенные переживания, клятвенные речи?! Всё сошло на нет.

С большим трудом мы поняли, что источником шума являются люди: кто-то, грохоча сапогами, пробежал мимо барака. «У страха глаза велики», – говорят в народе. От одного арестанта к другому побежал слушок: «На вышках пулемёты!» «Начинается! Сейчас нас всех перестреляют». Из-за высокого забора послышался громкий заливистый лай. Сотрясая вышку, по лестнице взбираются солдаты, указывая окрестности зоны привыкшими бить арестантов пальцами, они горячо что-то обсуждают, приподняв опущенные уши ушанок, громко кричат. В это время, широко распахнув двери наших секций барака, вкатились, словно раскалённые на огне камни, западники. В этот раз и ножи, и заточенные металлические прутья вышли на белый свет! То ли защитить идут, то ли… Не успели они ворваться в барак, как возле каждой секции уже находилось по три-четыре бандеровца. Когда глаза свыклись со светом, мы разглядели, что все вошедшие либо сами бандеровцы, либо сочувствующие им. «Сесть! Сидеть! Не двигаться!» Голос рыжего начальника конвоя гневный, каждое слово – железная колотушка… Но такую степень негодования мы услышали впервые! Я до смерти перепугался. Я, бригадир, татарин, на сегодняшний день один из группы «чёрных». Ножи предельно остры, в полумраке они сверкают, точно плётки молний.

Внезапно нахлынувшая волна, сильно перепугав, дохнула на нас холодом смерти и стихла, парни, словно спешащие на поле боя воины, услышав непонятный для нас приказ, все как один покинули барак. Нет, голоса не утихли, нет, нет, звуки гуляли по зоне туда-сюда, туда-сюда. Окончательно ввергнув нас в панику, застрочил пулемёт. Бог ты мой, на чью же голову падут пули, льющиеся с возвышающейся чёрной тенью на синем небе вышки?! Шум ног удалялся от нас, наши сердца, пытаясь вернуться на привычные места за грудиной, колотились, словно хотели что-то рассказать. Я бригадир, мои бригадники то и дело оборачивались ко мне. Каждому ясно, настала пора что-то сделать, немного приоткрыть завесу над тайной происходящего!

Перепуганный, подхожу к двери, открываю. Слава богу, коридор опустел, обращаю внимание на распахнутую настежь дверь комнаты Хусаина Залиханова. Подхожу, заглядываю – никого. На полу, напоминая собравшихся куда-то ускакать серых зверей, разбросаны потрёпанные одеяла, в одном углу, похожая на овцу, рассыпана гора желтоватых окурков, опрокинута жестяная кружка с чаем. Густой тёмный чай даже не успел впитаться в доски пола. Нет, эти не вознеслись на седьмое небо, подобно тому, как вознёсся к Аллаху Всемогущему пророк Мухаммад в день Миграджа. Иначе они вернулись бы ещё до того, как из кружки вытечет весь чай. Подхожу к двери барака, немного осмелев, осматриваюсь вокруг, за мной увязалась ещё пара-тройка арестантов. Голоса до сих пор слышны, они поднимаются из очага заварушки, но движения, каких-то стычек не видно. Пытаясь понять, между кем возникли разногласия, перекидываемся вопросительными взглядами. Кто победит? Во что выльется эта ссора? Шум на некоторое время стихает, но почти сразу же начинает реветь, как объятое штормом море. И за колючим забором, под пристальной охраной невозможно порой прожить человеку! Куда ты катишься, мир, почему так быстро растёт и ветвится твоя злоба?!

О завтраке никто не вспоминает, о том, чтобы пойти на работу, и речи нет. В какой-то миг голоса, разделившись на десять, на двадцать, военными подразделениями из четырёх-пяти бойцов растеклись по своим баракам, словно ручьи из полноводного озера.

Ближе