Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

манер. В похоронной процессии участвовали сам Петр и вся компания; одетые в черные кафтаны, они сидели на самоедских санях. Тело Вимени отвезли в католическую церковь в Кукуе, отпевали его иезуиты. Одним словом, потешились на славу.

Год завершился для москвичей еще одним невиданным зрелищем — персидский шах прислал полтавскому победителю в подарок слона, который и прошествовал по Москве, к изумлению всего честного народа. Ибо ноги имел длиною с человека, толстые, яко бревно, был толстотелесен, бесшерстен, великоглав, черновиден, горбоспинен, задокляпен, ступанием медведеподобен, от верхней губы имел нос, или хобот, им же, яко рукой, брашно и питие принимал и, согнув, в уста свои совал; два верхних зуба имел зело велики, также уши, яко заслоны печные, а рожки малы, подобно агнчим, хвост подобно воловьему. Диковиннее же всего было зрети, что сия гора ходячая ни народу, ни зверя не потопта, не досади кого…

Часть седьмая. Государь и отец

Весной 1710 года Петр пожинал плоды полтавской победы. Русская армия, не встречая сопротивления, волной прокатилась по балтийским провинциям Швеции. К середине лета пал Выборг. Шведская граница была отодвинута от парадиза на сто верст к северу. Сбылась мечта Петра об основании «крепкой подушки Санкт-Питербурху».

В июле Шереметеву сдалась Рига и вся южная Лифляндия с городами Эльбинг, Дюнамюнде, Пернау и Кексгольм. По договору с Августом эти области должны были отойти к курфюрсту, но Петр передумал и оставил их за собой, гарантировав местному населению сохранение его прежних прав, привилегий, веры и обычаев. И наконец, спустя три месяца сдался Ревель — последний из плодов Полтавы был сорван. Царь был вне себя от радости: «Последний город Ревель генерал-лейтенанту Боуру на аккорд сдался, и единым словом изрещи, что неприятель на левой стороне сего восточного моря не только городов, но и степени земли не имеет».

Разнежившись в парадизе, который теперь был надежно охранен от нападений, Петр в сладких грезах мечтал о добром мире со шведом. За отсутствием трудов воинских занялся внутренними делами и празднествами. Ближе к зиме пышно справил свадьбу царевны Анны с курляндским герцогом. Но недаром говорят: что русскому хорошо, то немцу смерть. Девятнадцатилетний Фридрих Вильгельм не выдержал неумеренных возлияний за царским столом, заболел и на обратном пути скончался. Анна молодой вдовой приняла курляндскую корону.

***

Долга зимою ночь в Суздале… Инокиня Елена, бывшая царица Евдокия, не спит, смотрит в чуть сереющие мерзлые окошечки кельи. Все здесь другое — избы, церкви, снега… А ей помнится Москва, златоглавые соборы, неземной колокольный звон, царское одеяние… Кажется, пора уже забыть старую жизнь, примириться с неизбежным, ан нет — сердце требует справедливости. А еще больше — любви. Чай, еще не старуха — какие ее годы! Может, и вправду все вернется? Говорил же игумен Сновидского монастыря Досифей, что будет она опять царицей на Москве после смерти царя. Дай Боже, дай Боже… Не спит Евдокия, смотрит в темноту, словно пытаясь прозреть будущее, горячо молится.

Ее положение в Покровском монастыре по сравнению с первыми голодными годами и в самом деле значительно улучшилось. Теперь у дверей ее келий стояли шесть дневальных, два повара на монастырской кухне готовили для нее изысканные блюда за счет монастыря. Покупали для Евдокии мясо, а в расходных монастырских книгах писали: рыба. В праздники к ней приезжали из Суздаля архиерей, власти, земские с подарками — подносами рыбы, калачей, яблок. Она их угощала в монастырской трапезной.

Однажды принесли ей богатую меховую шубу — кланялся царице майор Степан Глебов, приехавший в Суздаль для набора рекрутов. У Евдокии захолонуло сердце, а почему, бог знает. Диктуя старице Каптелине благодарственное письмо, удивлялась сама себе, зачем это голос как будто не свой и грудь теснит. Когда же благодарила майора уже устно, поняла: не жить ей без него. Пусть женат, пусть беден — должны они быть вместе, знать, Господь так решил. Теперь ей и царства не надо, хоть всю жизнь просидит она в келье, лишь бы смотреть на ненаглядного с трепетом и боязнию.

Глебов и сам себе не мог объяснить, как все произошло. То ли Господь благословил, то ли бес попутал? Преступная связь приятно щекотала тщеславие, и в то же время в душе поднималась тревога. Да как теперь развязаться-то? Страстная любовь Евдокии пугала его. Уезжая из Суздаля, со страхом читал он строки ее прощального письма: «Где твои мысли, батько мой, там и мои, где твои желания, там и мои; я вся в твоей воле». Нет, с этим надо кончать. Не хватало, чтобы он из-за бабы шею в петлю сунул.

И вот все неохотнее отвечает он на горячие Дунины послания, все реже и короче становятся их свидания. Глух остается батька к ее страстным призывам. Недоумевает Евдокия: может, отвлекают его служебные дела, может, жена от себя не отпускает или — страшно подумать! — прискучила ему ее любовь? Ужели она забыта? Так скоро! Значит, не сумела она привязать его к себе, мало забывала себя для него, мало орошала слезами лицо его и руки… И снова шлет Евдокия своему батьке письма, а в них душа надрывается в бессвязных причитаниях, в бесконечно повторяющихся ласковых словах ищет выход безысходная тоска и беззаветная любовь: «Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя! Знать, уж злопроклятый час приходит, что мне с тобой расставаться! Аучше бы душа моя с телом рассталась. Как, ох, свет мой, мне на свете быть без тебя, как живой быть? Уже давно мое проклятое сердце прослышало мне нечто тошное, давно мне все плакало. За что ты, душа моя, на меня был гневен? Что ты ко мне не писал? Для чего, батько мой, не ходишь ко мне? Отпиши ко мне, порадуй, любонька моя, хоть мало…»

Но не тронулось сердце батьки. Еще горше плачется и сетует Евдокия в безысходной тоске, и бьется, как подстреленная птичка: «Кто мое сокровище украде? Кто свет от очей моих отыме? Кто меня, бедную, с тобой разлучил? Ради Господа Бога, не покинь ты меня… Ей! Сокрушаюсь по тебе. Целую тебя во все члены твои. Не дай мне умереть».

И сердобольная Каптелина, заливаясь слезами над ее стенаниями, делала от себя укоризненные приписки в конце царицыных писем, чтобы пробудить совесть изменника и заставить его сжалиться над страданиями матушки.

***

Повелитель правоверных и тень Аллаха на земле султан Ахмет III благоденствовал на престоле седьмой год. Все это время рядом с ним в стамбульской тюрьме жил его свергнутый брат,