Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

Русская армия насчитывала всего 40 000 человек пехоты и 14 000 кавалерии. Кантемир обещал пополнить силы царя 10-тысячным войском, а Бранковяну клялся привести с собой 30 000 валахов. Серб полковник Милорадович, перешедший на русскую службу, уверял Петра, что сербы признают над собой только одного государя — православнейшего московского царя. Из Болгарии приходили известия, что болгары только и ждут появления русских войск, чтобы начать резню турок.

Петр воспрянул духом. Он уже видел себя у ворот Адрианополя или даже самого Стамбула. Кантемир умолял царя поспешить, чтобы спасти от мести турок Молдавию и его семью — жену и трехлетнего сына Антиоха — будущего российского писателя, автора знаменитых сатир, и Петр торопил Шереметева со вступлением в Яссы. Эта спешка пошла на пользу русской литературе, ибо семья молдавского господаря обрела защиту, но очень навредила русской армии.

Шереметев с основными силами армии вступил в Молдавию. Петр рассчитывал, что фельдмаршал быстро пойдет вперед — к тому месту, где Прут впадает в Дунай, чтобы помешать переправиться туркам, но русская армия продвигалась чрезвычайно медленно, главным образом из-за недостатка в продовольствии и фураже. «Поспешать» — это слово Шереметев читал в каждом письме царя и все же опоздал — армия великого визиря успела переправиться на левый берег Дуная. Тем временем Петр вступил в Яссы. Кантемир устроил ему пышный и радушный прием. Личная встреча с господарем произвела на царя хорошее впечатление, Петр нашел, что Кантемир человек разумный и полезный в совете. Царь был настолько уверен в победе, что отослал назад, не выслушав, двух турецких послов, присланных визирем для переговоров о мире.

Великий визирь Балтаджи был настроен вовсе не воинственно. Это был сугубо мирный человек, никогда не бывавший в сражении. Принимая под свое начало турецкую армию, он заранее просил султана не поставить ему в вину возможную неудачу. Он весьма неохотно переправился через Дунай и еще неохотнее двинулся дальше на север. Но благодаря медлительности Шереметева начало кампании складывалось для турок как нельзя более благоприятно. Бранковяну не спешил последовать примеру Кантемира и открыто перейти на сторону царя, а когда увидел, что русские войска запаздывают, выдал туркам припасы, заготовленные для русских и на русские деньги. Это предательство сказалось на русской армии самым сокрушительным образом. Поскольку вся Молдавия в это лето была опустошена саранчой, войско оказалось обречено на полуголодное существование. Жара и гнилая вода, от которой мерли лошади и люди, довершали картину бедствий. Во время унылых переходов по бескрайней, выжженной солнцем молдавской степи Петр ежедневно видел, как от нестерпимого зноя у солдат из глаз и ушей сочилась кровь, как многие, добравшись до воды, опивались ею и умирали, как другие убивали себя, предпочитая мгновенную смерть долгой пытке голодом и жаждой.

На военном совете, состоявшемся на берегах Прута, мнения относительно того, как быть дальше, разделились. Иностранные генералы Галларт, Энсберг, Остен и Берргольц, недавно принятые на русскую службу, советовали остановиться и ждать подхода турок, соратники же Петра по полтавской победе рвались вперед, навстречу визирю. Раз просил перемирия, значит, слаб. Петр поддержал сторонников наступательных действий. Кавалерийский корпус генерала Ренне двинулся к Браилову, чтобы побудить Бранковяну выступить против турок, остальная часть армии направилась вдоль Прута на юг. Шли вперед, даже несмотря на известие, что в тылу появился хан с ордой.

8 июля передовые отряды русских и турок встретились… и опешили от неожиданности. Ни одна сторона не полагала, что неприятель так близко. Визирь немедленно решил, что пропал, и первая мысль, которая пришла ему в голову, была мысль об отступлении. Понятовский, янычарский ага и Девлет-Гирей, успевший присоединиться к турецкой армии, общими силами с трудом укрепили его мужество. На другой день турки осторожно двинулись дальше на север.

Если визирь, думая об отступлении, наступал, то Петр, еще совсем недавно рвавшийся в бой, отступал. Из показаний пленного татарина царь с ужасом узнал, что двигается с 38 000 человек пехоты (кавалерия ушла с Ренне) против 120 000 турок и 70 000 татар. Тотчас был созван военный совет, дабы решить, «что в таком печальном случае делать». На этот раз споров не было. На другой день, 9 июля, русская пехота выступила в обратном направлении, вверх по Пруту.

Это был тяжелейший, ужаснейший переход, сравнимый разве что с походом к Гадячу. Но тогда рядом не было неприятеля. Теперь же приходилось идти, отбиваясь от наседавших турок и татар. Спаги и татарские всадники в клубах пыли толпами проносились между телегами обоза, который в конце концов был почти полностью сожжен. Изможденная русская пехота страдала от жажды. Батальонные каре по очереди отправлялись к реке пить, пока другие отбивали атаки. К вечеру, достигнув местечка Станилешти, русская армия в изнеможении остановилась на высотах и принялась за рытье окопов вокруг остатков обоза.

В сумерках было видно, как необозримая темная лавина турецких войск охватывает русский лагерь. За три часа до захода солнца, не дожидаясь приказа от визиря, янычары бросились на штурм наспех возведенных лагерных укреплений. Испуская дикие вопли, взывая к Богу многократными «Алла!», «Алла!», с ятаганами в руках они бешено рвались сквозь рогатки, выставленные русскими. Однако русская пехота стояла твердо, а артиллерия каждым залпом опустошала ряды турок. Наконец янычары не выдержали и попятились. Их ага, рубя саблей беглецов, кое-как восстановил порядок и повел наиболее храбрых на второй приступ. На этот раз натиск турок был гораздо слабее, и они скоро отступили. Тогда, взявшись за лопаты и мотыги, янычары принялись окружать русский лагерь траншеями. К ночи к ним подвезли артиллерию, и 300 турецких орудий нацелили свои жерла на русский лагерь. Отступать дальше было некуда: русская армия оказалась в ловушке.

В темноте Петр обходил посты и укрепления лагеря, доверительно и ласково беседовал с офицерами и солдатами, ободрял их. Но на душе было скверно. Дело швах. Многие солдаты измучены до изнурения, а подкрепить силы нечем, даже воду достать непросто — надо под огнем турок ползти к реке. Земляных укреплений вокруг лагеря почти нет — сплошь и рядом их заменяют наваленные одна на другую туши павших обозных лошадей и наспех сооруженные рогатки. Знатная фортеция — куда там Вобану! А куда ни глянь — на холмах мерцают огни тысяч турецких костров. Утром общий приступ и — конец: турецкие пушки в щепы разнесут лагерь, а его, полтавского победителя, в клетке потащат по улицам Стамбула! Все усилия пойдут