Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

наукам и искусствам у царевича по-прежнему не было. Выполняя танцевальные па и фехтуя рапирой, он кручинился о том, что не может вместо этого мирно побеседовать с каким-нибудь православным священником — царь запретил бородам и близко подходить к сыну. И вот, истосковавшись по духовной беседе, Алексей тайно просит своего духовника Якова Игнатьева прислать к нему батюшку, которому «мочно тайну сию поверить, не старого и чтоб незнаемый был всеми. И изволь ему сие объявить, чтоб он поехал ко мне тайно, сложа священнические признаки, то есть обрил бороду и усы, такожде и гуменцо (темя, выстриженное у священника при пострижении. — С. Ц.) заростить или всю голову обрить и надеть волосы накладные, и, немецкое платье надев, отправь его ко мне курьером… и вели ему сказываться моим денщиком… А о бритие бороды не сомневался бы он: лучше малое преступить, нежели души наши погубить без покаяния».

Яков Игнатьев, презрев царский гнев, откликнулся на просьбу своего духовного чада. Священник, отец Иван Слонский, благополучно добрался до Дрездена. На радостях царевич с компанией предались обильнейшим возлияниям, в которых — скорее волей, чем неволей, — принял участие и вновь прибывший отче. Во время одной из таких попоек Алексей написал Игнатьеву пьяным неразборчивым почерком: «Почтеннейший отче, привет тебе… На это письмо пролилось вино, чтобы, получив его, ты жил хорошо и пил крепко и помнил о нас… Все здешние православные христиане тут подписались… и печати приложили чашами и стаканами. Мы устроили этот пир за твое здоровье, не немецким манером, а на русский лад».

Из Дрездена летом Алексей отъехал в Карлсбад на воды и там, в небольшом местечке Шлакенверте, познакомился с Шарлоттой. Внешность будущих супругов не могла вызвать восторг ни у одного из них: царевич был худ, суров лицом, крутолоб и очень неряшлив в одежде; лицо принцессы, некрасивое от природы, было обезображено оспой. Однако и отчаяния тоже не было. В письме к Якову Игнатьеву Алексей спокойно рассудил: «Так как мой отец не позволяет мне жениться на одной из наших соотечественниц и непременно требует, чтобы моею женою сделалась иностранка, то все равно, кто бы она ни была — пусть его будет хоть Шарлотта: она человек добр и лучше ее мне здесь не сыскать». Шарлотта же написала матери, что жених показался ей разумным и учтивым и что для нее большая честь быть избранницей царского сына.

После второго свидания Алексей официально попросил ее руки. Был составлен и подписан брачный договор — «к пользе, утверждению и наследству Российской монархии, также к вящей славе и приращению Брауншвейгского дома». Шарлотте предоставлялось право оставаться в лютеранском вероисповедании, но ее будущие дети должны были воспитываться в православии.

В ожидании приезда отца Алексей поселился у родственников невесты в замке Зальцдален, принадлежавшем владетельному герцогу Вольфенбюттенскому, деду Шарлотты.

Свадьба была назначена на 14 октября 1711 года в Торгау. Петр приехал в город накануне. На следующий день, в воскресенье, состоялась свадьба. Она проходила в интимной обстановке, чтобы избежать ненавистных для царя лишних расходов и церемоний. В большой зале королевского замка на трехступенчатом помосте под красным бархатным балдахином был поставлен стол, покрытый бархатом того же цвета: на нем лежали крест и венцы. По одну сторону стола стояли четыре кресла: для жениха, невесты, царя и польской королевы; по другую — три стула: для деда, отца и матери Шарлотты. Пол был устлан зеленым сукном, стены убраны драпировками. Холодный дневной свет не проникал в залу сквозь занавешенные окна, и вся она была озарена теплым пламенем свечей.

Торжественное шествие началось в четыре часа пополудни. Впереди выступали царь с сыном, за ними шли старый герцог с внучкой, следом — польская королева с родителями Шарлотты, и наконец, придворные дамы и кавалеры и свита царя. Венчал молодых русский священник. По окончании священнодействия царь поцеловал жениха и невесту. Потом, отозвав Алексея в сторону, сказал ему:

— Видишь ли, ты не можешь отказаться от старых обычаев, и бородачи все еще туманят тебе голову. Я теперь кладу всю свою надежду на влияние умной, добродетельной жены твоей. Если ты и в этой школе не исправишься, то останешься негодным навек.

Алексей молча потупился.

После ужина, на котором всех изумил огромный арбуз, присланный из Петербурга Меншиковым, и танцев Петр лично отвел молодых в отведенные им покои. Наутро он же разбудил их и позавтракал с ними в спальне.

Женив сына, Петр посчитал себя вправе увидеть немедленные признаки его исправления. Не прошло и трех дней, как Алексей получил от отца предписание ехать в Торунь — готовить зимние квартиры и собирать продовольствие для русских войск, готовящихся зимовать в Померании. Напрасно дед Шарлотты, правящий герцог Вольфенбюттенский, просил царя позволить новобрачным провести зиму в его владениях — на все уговоры Петр отвечал, что царевич должен непременно принять личное участие в войне со Швецией. Разлучая сына с женой, не давая времени этим столь несходным по характеру и воспитанию натурам лучше узнать друг друга, Петр от нетерпения собственными руками разрушал свой замысел о перевоспитании сына. Гораздо больше проницательности проявила теща царевича, которая, пожимая плечами, говорила, что царю бесполезно приучать сына к войне, так как он предпочитает держать в руках четки, а не пистолет.

Отправив сына к армии, Петр сам еще задержался в Торгау. Тут-то Лейбниц смог, наконец, добиться у него аудиенции: царь клюнул на обещание ученого изготовить для него какой-то необычный глобус и инструменты для проектирования укреплений. «У нас общее происхождение, ваше величество, — разглагольствовал Лейбниц при встрече, — оба мы славяне, оба принадлежим к той расе, судьбы которой еще никто не мог предугадать, и оба мы инициаторы поколений будущего века». Лейбниц хотел, чтобы Петр поручил ему заведовать школами в России; кроме того, он добивался места царского посланника при ганноверском дворе — тщеславное желание прослыть видным дипломатом было его слабостью, которая росла с годами. Но как ни старался знаменитый ученый, Петр не вверил его заботам ни просвещение русского народа, ни угадывание его судьбы. Царь ограничился тем, что пожаловал ему чин советника юстиции и назначил жалованье (которое никогда не было выплачено). Кажется, он хотел сделать Лейбница Солоном на расстоянии, поручив ему писать и присылать в Петербург проекты реформ. Петр не мог испытывать особого доверия к человеку, который уверял его, что просвещение русского народа осуществить легко именно потому, что он менее других народов затронут цивилизацией. Может быть, царь и пасовал перед философскими аргументами ученого немца, но опыт и здравый смысл говорили ему