Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

***

Между тем продолжительное, трехлетнее отсутствие царевича тревожило его многочисленных приверженцев в России. Отголоском этих настроений стало «Казанье»[50] местоблюстителя патриаршего престола Стефана Яворского.

Во вторую неделю Великого поста в Успенском соборе при многочисленном стечении народа митрополит Стефан говорил слово о хранении заповедей Божиих. Через несколько дней текст этой речи лег на стол царю. Петр собственноручно выделил на полях три ее части: «О разорителях», «О фискалах» и «О наследнике». Первые две части осуждали нынешнее положение вещей — то есть деятельность царя, последняя — связывала надежду на улучшение с именем царевича. «Не удивляйтеся, что многомятежная наша Россия доселе в кровных бурях волнуется, — говорил митрополит Стефан, — не удивляйтеся, что при стольких смятениях доселе не имеем превожделенного мира. Мир есть сокровище неоцененное. Но только те этим сокровищем богатятся, которые любят Господень закон; а кто закон Божий разоряет, от того мир далече отстоит. Боже мой! Колико злоупотребление заповедей Господних! Если только на этом свете обретаются бедства, губительство, моровое поветрие, глад, трус, потоп, огнь, меч, междуусобные брани, печали, болезни и прочая тьмочисленная лютость всякая — то все это от сего злого источника, то есть от преступления заповедей Божиих, от осквернения и разорения закона Господня происходит». И тут он разражался громовым словом против фискалов: «Закон Господень непорочен, а законы людские бывают порочны. А какой же это закон, например: поставить надзирателя над судьями и дать ему волю, кого хочет обличать, да обличит; кого хочет обесчестить, да обесчестит; поклеп сложит на ближнего судию — вольно то ему; а хотя того не доведет, что на ближнего своего клевещет, то за вину не ставит, о том ему и слова не говорить: вольно то ему. Не тако подобает сему быть: искал он моей главы, поклеп на меня сложил, а не довел: пусть положит свою голову; сеть мне сплел: пусть сам ввязнет в узкую; ров мне ископал: пусть сам впадет в оный, сын погибельный, чужою бо мерою мерити… А какой же закон порочен или не порочен, рассуждайте вы: я о законе Господнем глаголю».

В заключение шла молитва святителю Алексию о царевиче: «О угодниче Божий! Не забудь и тезоименника твоего, особенного заповедей Божиих хранителя и твоего преисправного последователя. Ты оставил еси дом свой: он такожде по чужим домам скитается; ты удалился еси родителей: он такожде; ты лишен слуг и подданных, другов, сродников знаемых: он такожде, истинный раб Христов. Молим тебя, святче Божий! Покрой твоего тезоименника, нашу едину надежду, покрой его в крове крыл твоих, яко любимого твоего птенца, яко зеницу, от всякого зла соблюди невредимо. Дай нам видеть его вскоре, всяким благополучием изобилующа, и его же ныне тешимся воспоминовением, дай возрадоваться счастливым и превожделенным присутствием!»

Сказал местоблюститель слово обличительное, слово правдивое — и уже сам был не рад, пророчил себе участь Иоанна Крестителя: «От головы начинает рыба смердеть, от начальников множится в собраниях бедство… Ирод, егда слыша Иоанна Крестителя иных обличающа, в сладость послушаще его. Коснуся после Иоанна и самого безобразия Иродова: ваше величество! Ты и сам еси от других злейший, понеже ты подданным своим образ подаеши, от тебя мнози соблазняются… Здесь Ирод тотчас говорит Иоанну: молчи! В темницу его! За дерзость казнь да примет!»

Уже на другой день он написал царю смиренное письмо, в котором хотя и повторил, что непристойно быть фискалом, но… при духовном суде только. Заодно жаловался на обидчиков, на нищету, на тайных врагов и просил разрешения удалиться на покой и принять схиму.

Стефану никто не приказывал молчать, никто не сажал его в темницу. Петр знал, кого поставил в местоблюстители. Правду говорили люди о митрополите Стефане: «Что витийства касается, — правда, что имел удивительный дар, и едва подобные ему в учителях российских обрестися могли… он мог во учении слушателей привесть плакать или смеяться, чему движения его тела и рук, помавание очей и лица применение весьма помоществовало… Он, когда хотел, то часто от ярости забывал свой сан и место, где стоял».

Когда хотел…

***

Вернувшись в Петербург в конце декабря, Петр с головой погрузился в дела северного театра военных действий, от которого теперь ничто не отвлекало его внимания. Правда, Прут все еще давал себя знать: царь плохо спал, его мучили кошмары. Однажды он увидел себя во сне наблюдающим за дракой хищных животных. Клубок переплетенных тел катался по земле, рыча и визжа, и вдруг из него выскочил свирепый тигр и двинулся прямо на Петра. Царь оцепенел от ужаса, но тут неизвестно откуда исходивший голос призвал его не бояться — и действительно, тигр чудесным образом внезапно замер на месте. Тогда откуда-то появились четыре фигуры в белом, которые вошли в самую гущу дерущихся зверей: их ярость сразу унялась, рычание прекратилось, и они тихо разошлись. Сон этот так поразил Петра, что, проснувшись, он по горячим следам занес его в записную книжку.

Спеша отблагодарить Екатерину за духовную поддержку, оказанную ему в тяжелые дни прутского окружения, Петр официально оформил свой брак с нею. Венчание состоялось в домашней церкви Меншикова. В качестве свадебного подарка царь преподнес Екатерине люстру с шестью рожками из слоновой кости и черного дерева, над которой он самолично трудился в течение двух недель. Английский посол Уитворт нашел, что в этот вечер все было превосходно: и общество, и торжественный обед, и венгерское, — а пуще всего то, что последнее не навязывалось гостям в слишком большом количестве.

Весной 1712 года военные действия на Севере возобновились. Прежних тревог у царя они уже не вызывали, поскольку проходили далеко от русских границ — в Германии, где шведы все еще владели Померанией, Бременом и Верденом с важными крепостями: Штральзундом, Штеттином и Висмаром. Союзные войска осаждали эти крепости, но дело шло туго из-за того, что Август и Фредерик IV никак не могли поладить между собой. В марте Петр поручил Меншикову возглавить русский корпус в Померании и сдвинуть дело с мертвой точки. Но вместо активных боевых действий, светлейшему пришлось спасать солдат от голодной смерти — царевич Алексей со снабжением армии не справился. Особенно худо с провиантом было под Штральзундом, где, доносил царю Меншиков, «уже корением питаться начинают». А саксонцы и датчане бездействовали.

Летом Петр выехал на осаду Штеттина. Но и его прибытие не подвигло Августа с Фредериком на активные действия против шведов. Петр готов был продолжать осаду один, однако, к великой своей досаде, «не обрел» под стенами Штеттина артиллерии, обещанной датским королем. «И что делать, когда таких