Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

«Мертвые души» он отправил с Белинским – как мог он это сделать! Белинский враг России, враг лучшего общества, враг Аксаковых. – Не захотел выйти к Княжевичу – как странно и неблаговидно! Аксаков пишет по этому случаю: «Всякое объяснение казалось мне так невыгодным для Гоголя, что я уж никогда не говорил с ним об этом». – Уехал из театра, когда публика требовала его на сцену (признаюсь, меня и сейчас возмущает и скорее не в пользу авторов настраивает то, что они выходят на аплодисменты), – и Аксаков считает, что публика вполне законно почла себя оскорбленной этим неприличным поступком. Гоголь написал по этому поводу письмо к Загоскину – Аксаков с Погодиным нашли его неприличным для отправки и не отправили. И так во всем.

Зато сколько трогательных слов, пожиманий рук, засматриваний в глаза, возвышенных слез, деликатных умалчиваний и намеков при ссужении Гоголя деньгами в Петербурге! Какая тонкость понимания и обилие всяческих объяснений!

А эти милые детки Константин и Вера73, которые «приставали к нему (Гоголю) всячески» выйти к какой-то даме, вероятно, одной из тех, которые готовы проехать тысячи верст для того, чтобы иметь возможность сказать потом: «Я разговаривала с Гоголем», и пр. и пр. …

Ох уж эти мне Аксаковы! И все считают их идеальнейшими людьми, а Сергей Тимофеевича добрейшим, деликатнейшим существом.

Хорошие люди, слов нет; только – подальше от таких людей!74

1/VI. Чем я занималась весь этот месяц! К чему себя готовила! За что себя истерзала всю! И вот – пять минут разговора по телефону, и упорной, тяжелой работы насилия над собой – как не бывало… Все перевернуто вверх дном, все по-прежнему опять!

2/VI. Нестор Александрович все говорит, что с осени притянет к Пушкинскому Дому Перетца себе в помощники. На мои расспросы о Перетце и замечания, что до меня доходили об нем не совсем хорошие отзывы, Н. А. ответил, что совсем его не знает.

– Перетц считается моим ставленником, а я его и в глаза не видал. Когда пришло время выборов, Шахматов стал издали заговаривать о Перетце, хвалил его и все добивался моего мнения. Я сначала отмалчивался, потому что нечего было сказать: не читал его ни строчки, потом вижу – человеку уж очень хочется Перетца, а какие-то личные соображения не позволяют самому выставить его кандидатуру (многие обиделись бы на Шахматова за то, что он их обошел), – я в один прекрасный день и говорю: «А что, Алексей Алексеевич, ведь кроме Перетца, пожалуй, некого и выбирать». – Шахматов так и просиял! «Да? – говорит, – и Вы так думаете?» – А что я думаю! ничего и не думаю. Не все ли мне равно, Перетц, или Сперанский75, или еще кто! – «Да уж так, говорю, Алексей Алексеевич». – «Так знаете что, Вы и предложите его», – говорит. Я знал, что к этому пойдет. «Хорошо, говорю, предложу, только с одним условием: напишите сами отзыв». Так и было. Вы можете и сейчас найти в деле этот отзыв, написанный Шахматовым и только мной прочитанный в заседании76.

4/VI. Вчера Модзалевский, Рышков и я собрались вечером в Академии для придания законной формы выработанному осенью вместе с Н. А., и им, главным образом, уставу нашей библиотеки, что и было свершено надлежащим образом, причем Рышков рассказал веселенький анекдот о том, как наши астрономы собрались устраивать Международный съезд без копейки денег, думая употребить, вероятно, вместо них жену Баклунда и других астрономических жен в качестве рестораторш, т. е. устроить для приезжих полутораста с лишним человек домашние завтраки и обеды по своей цене. Жены, конечно, отказались, и астрономы в отчаянии. Что делать! Приглашения разосланы, и гости начнут через неделю съезжаться.

Интересно, как они устроятся.

5/VI. А все-таки я победила, победила. То, что я когда-то называла «г-жой Мыслью», уж не властвует надо мной. Нет больше позорного порабощения, глупости, даже, кажется, нет и боли. Я свободна и горда этой свободой!

7/VI. Рогачев 77. Приехала. Бегала по присутственным местам. Получила наряд на земских лошадей и бумагу на право жительства в школе. В 7½ часов на вокзал, встречать Гальковскую. Ее нет. А до Озеран 35 верст! Вот-то законопачусь, да еще если она не приедет. Исправника78 все не добьюсь. Три раза бегала сама и два раза звонила. Фу! бегать по полиции – какая гадость! А без этой бумажонки еще, пожалуй, притянут из Озеран под конвоем обратно в Рогачев, как говорит Черепанов79.

Устала, набегалась. Обедали с мамой в «клубе»80. Вкусно, после петербургской столовой, но грязно. Два длинных стола под клеенкой, вроде как в курсовой столовой, грязные салфетки и, кажется, скамейки; а впрочем, может быть, и стулья, не помню. Ход через биллиардную в довольно себе темную и неуютную комнату в одно окно.

Это, кажется, обычный тип уездных клубов; по крайней мере, в Чаусах81 был такой же.

8/VI. Ну, бумажку получила. Хотела уж к Пушкину82 идти жаловаться, да вовремя встретила помощника исправника.

– Если бы я знала, – говорю, – что так трудно получить от вас эту бумажку и меня так долго с ней задержат, я заехала бы в Могилев к губернатору83 и вас бы вовсе не беспокоила. Если вас не удовлетворяет эта академическая бумага (а я действительно не догадалась взять оттуда ничего официального, кроме известительного письма II отделения о командировке), то можете справиться обо мне у такого-то и такого-то, – окончила я довольно высокомерно, имея в виду, что он просто боится, т. к. накануне он сам мне назначил вечерний час и не явился, ни он, ни исправник.

– Да нет, тут не в этом дело; просто неудача такая вышла, что вы никого не застали. Бумагу мы вам сейчас выдадим.

Пока писалась бумага, полицейский чин старался проявить в своих расспросах научный интерес и знакомство с высшими вопросами культуры, на что я отвечала вполне вежливо, чего раньше, вероятно, бы не сделала, т. к. терпеть не могу полицейских чиновников84.

Да, как мы меняемся!

8/VI. Озераны. Вот и Озераны. Местность – лучше желать нечего. Друть подходит к самым огородам, и кругом леса85.

Ямщик по ошибке вместо земской завез меня в церковно-приходскую школу. Это вышло на руку, т. к. в земской школе идет пристройка нового здания и штукатурка старого, остановиться негде, учителя нет дома; учитель же церковно-приходского училища повез меня