Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

Известные основания для подобных опасений имелись. В странах «социалистического лагеря», как и в Советском Союзе, начиная с конца 1950-х годов, проявилось внимание к модернизационным схемам, в которых просматривались и позитивы НЭПа, и элементы западных экономических теорий того времени. Для стран восточного блока югославский опыт, несомненно, обладал определенной притягательностью.

Предпринятый в монографии анализ влияния складывавшейся югославской модели социализма на страны «народной демократии» выявил наличие у их правящих элит определенной интенции к заимствованию отдельных элементов этой модели. Венгерская оппозиция накануне революции 1956 г. выражала свои симпатии проводимым в Югославии самоуправленческим реформам и политике неприсоединения. Польские события 1956 г. подстегнули события в Венгрии, и в октябре в Будапеште толпа скандировала: «С Югославией и Польшей наша сила втрое больше». Но в постреволюционный период тема реформ и следования югославскому примеру практически исчезает из общественной повестки. Во многом это объясняется тем, что двойственная позиция руководства Югославии в условиях венгерской антитоталитарной революции 1956 г. привела к глубокому разочарованию венгерского общества в югославской модели социализма. Либерализация кадаровского режима в 1960-е годы и переход во второй половине 1960-х к политике экономических реформ не зафиксировали слишком большого интереса в Венгрии к югославскому опыту. Вместе с тем кадаровская Венгрия все более интенсивно развивала (хотя и с оглядкой на Москву) разносторонние отношения с соседней титовской Югославией. Более того, начиная с середины 1960-х годов именно Югославия становится для венгерской коммунистической элиты и более широкого общественного мнения позитивным примером проведения национальной политики в полиэтничном государстве и, в частности, выстраивания отношений центра с венгерским национальным меньшинством Воеводины.

В 1956 г. усилился интерес к Югославии и ее политике и в Польше, но, как показано в монографии, практическое влияние югославских реформ на внутриполитическую ситуацию было незначительным, и лишь на нескольких предприятиях активисты пытались привлечь внимание «верхов» к югославскому опыту самоуправления, призывая к созданию рабочих советов.

Серьезно отнеслось к изучению югославской модели руководство Чехословакии. Планы реформирования социализма, придания ему человеческого измерения включали также новые оценки рыночных механизмов способов их адаптации к экономике страны. В соответствии с принятыми в 1966 г. на XIII съезде КПЧ «Принципами ускоренного внедрения новой системы руководства производством», зафиксировавшими курс на его либерализацию, новая чехословацкая хозяйственная система должна была включить некоторые югославские черты (самостоятельность предприятий в решении вопроса о разделении дохода на зарплату и инвестиции). А один из ведущих реформаторов Ота Шик именно на XIII съезде поднял вопрос о политической демократии в обществе.

Политическое руководство Болгарии, хотя и испытывало немалые трудности в отношениях с Югославией из-за спорного македонского вопроса, при всех послевоенных лидерах — Георгии Димитрове, Вылко Червенкове и Тодоре Живкове — неукоснительно разделяло позицию Москвы на югославском направлении. Проводимый до 1948 г. курс на максимальное сближение с Белградом кардинально меняется с началом советско-югославского конфликта, уступив место резкой критике югославского «ревизионизма». Только в начале 1960-х, после осторожных попыток введения в СССР «косыгинских» реформ, в Болгарии началась разработка моделей хозрасчетного типа, призванных преодолеть на практике накопившиеся деформации и диспропорции в экономике. Однако созданная с этой целью комиссия под руководством экономиста Гриши Филипова, считавшегося сторонником югославского опыта реформирования народного хозяйства и одновременно «болгарским Ото Шиком», была упразднена в декабре 1968 г. после событий в Чехословакии, а ее глава, заняв крупный пост в болгарском Госплане, стал даже противником частичного введения рыночных цен. «Дело» группы Николы Куфарджиева отразившее югославское влияние на сознание болгарской номенклатуры и ее стремление к определенной либерализации в экономике и политике, осталось, однако, единственным зримым проявлением болгар к нововведениям «соседей».

С появлением в конце 1950-х гг. в Китае альтернативной Москве ультрареволюционной стратегии и риторики в коммунистическом движении на некоторое время возникает амбивалентная тенденция, которая разделяет правящие элиты в странах «народной демократии» на тех, кто был готов следовать за Пекином и тех, кто, оставаясь верными Москве, рассчитывал в новых условиях получить возможность проводить, по югославскому примеру, политику баланса между двумя силами. В то же время резкая критика Китаем югославской модели оказывает на некоторое время определенное влияние на партийное руководство этих стран и ограничивает возможность его выбора в условиях постоянного контроля Москвы, не готовой поступиться авторитарной устойчивостью системы.

Политика Румынии оказывается в этой ситуации наиболее гибкой. Ориентируясь в качестве образца на югославскую политику неприсоединения, румынское руководство не порывало в то же время со своим главным патроном. Важной отправной точкой формирования последующей более самостоятельной внешнеполитической линии страны стал вывод советских войск из Румынии в 1958 г. В политической сфере румыны начинают ориентироваться на пример Югославии. По многим международным вопросам (европейская безопасность; взаимоотношения с СССР и странами социалистического лагеря; сотрудничество с США и западноевропейскими государствами) их позиции к этому времени совпадали с югославскими или были близки к ним. Основным источником разногласий оставался по-прежнему вопрос об отношениях с Китаем. Руководство румынской компартии и после 1964 г. в целях укрепления позиций страны на международной арене продолжало, используя прежнюю тактику, играть на противоречиях между СССР и КНР, дистанцируясь от участия на стороне КПСС в полемике с КПК. Румыния с 1965 г. с еще большей последовательностью проводила свою особую линию, расходившуюся с генеральной линией Варшавского договора, что проявилось в деятельности в ООН и на заседаниях Комитета 18-ти по разоружению. Она делала все больший упор на внеблоковые принципы сотрудничества, и прежде всего в Европе.

Албания, находившаяся в первые послевоенные годы под патронатом Югославии, после возникновения советско-югославского конфликта становится ее главным оппонентом на Балканах. Нормализация отношений СССР и других стран «народной демократии» с Югославией после 1953 г. не меняет позиции албанского руководства, которое вместе в Пекином обвиняет Белград, а затем и Москву в «ревизионизме», оценивая югославскую внутреннюю и внешнюю политику крайне отрицательно.

Как показало исследование, страны Восточной Европы, возглавляемые просоветскими коммунистическими партиями, подчиняясь непререкаемым инструкциям из Кремля и находясь под его постоянным контролем, как и в силу собственных марксистских представлений о характере общественных отношений при социализме, не могли свободно экспериментировать с новыми социо-экономическими идеями, как идущими с Запада, так и, тем более, из «ревизионистской» Югославии. В центре «предлагаемого» Москвой сценария построения социализма находилась советская модель с жестким государственным сквозным планированием в экономике, вплоть до каждого производителя и изделия, отказом от поиска рыночной альтернативы, с абсолютной привязкой во внешней политике к СССР. В первой половине 1960-х годов в попытках преодолеть кризисные явления в собственной экономике Москва позволяет и своим союзникам начать контролируемые эксперименты в этой области, которые, однако, вскоре завершаются. Главным требованием было сохранение партийного контроля, который, как считали в Москве, мог быть