Эмигрантские тетради: Исход - Федор Васильевич Челноков

капиталы были вывезены шамшинской певицей, за что компания «Шамшин – Швецов» ее особенно ублажала. Эта дама сумела добыть себе паспорт на имя портнихи и, приняв пролетарский вид, благополучно прошмыгнула с громадными деньгами в Одессу, где вскоре банк открыл свои действия. Уже в Киеве Коломейцев имел какое-то отношение к банку, а в Одессе он явился уже компаньоном Швецова по аренде «Грегора».

Нужно иметь в виду, что когда я говорю о компании «Шамшин – Швецов», то говорю о сыне. Отец в этих делах участия не принимал, а вертелся около них от нечего делать и выказывал прямо какое-то обожание по отношению к Б. Швецову. Личность ли Швецова или его колоссальное состояние вызывали это обожание, до сих пор неясно, могу сказать одно, что оба Шамшина и певица облепили его, как мухи, а Борис, довольный их ухаживанием, не выходил из их компании. Коломейцев притерся к ней и, надо думать, устраивал тут свои дела, о которых за незнанием судить не берусь, а постараюсь припомнить происшествие, обнаружившееся на «Капуртале» после пересадки с «Грегора».

Началось это еще на «Грегоре», где было обнаружено, что на пароходе нет ни фунта провизии. Сейчас же была выбрана комиссия, казначеем которой сделали Н. А. Михайлова, он открыл сбор денег и мигом было собрано больше 20 000 руб. Предполагалось с этими деньгами послать кого-нибудь на берег купить хлеба, консервов и т. д., но выполнить эту задачу было очень трудно, так как в городе все было уж закрыто: всякий старался подальше запрятать свои товары, да и с какими-либо свертками было небезопасно показываться на улицах. Однако на это рискованное предприятие вызвалась наша милейшая, но отчаянная, Мария Петровна Мешкова, бывшая в течение шести лет в сожительстве с молодым Шамшиным, но почему-то отставленная им. Попала она на «Грегор» потому, что Шамшин обманул ее, сказав, что певица с ним не едет – и вот обе соперницы оказались на одном пароходе. Позиция весьма двусмысленная, а для наблюдения интересная. Мария Петровна ускакала на берег на первой попавшейся лодке, купила разной провизии, вина, водки, закусок, сладостей, консервов и задумала переночевать в городе у А. А. Швецова, с которым была очень дружна. Покупки были с кем-то отправлены на пароход, куда прибыли благополучно ночью и так, что этого никто не видел. Каково же было удивление Марии Петровны, когда, вернувшись на пароход и зайдя в комнату Коломейцева, застала у него целую компанию, которая уписывала ее покупки и угощала ее вином ее [соперницу]. Истратить удалось ей всего тысячи две. Когда Мария Петровна подняла шум по этому поводу, то Коломейцев вернул часть консервов, сказав, что, когда провизию вносили на пароход, сверток развязался и часть провизии упала в море. Словом, мы с Михаилом Васильевичем получили на нашу долю 4 банки консервированного перцу, обошедшегося нам в 100 руб., а компания Коломейцева потягивала винцо, которого нам и понюхать не пришлось.

Эта история осветила личность Коломейцева. Борис молчал и только ёжился, но дальше стали открываться другие дела, покрупней. Кампанию начал Щепетовский криком и гамом на всю «Капурталу», что компания парохода «Грегор» ограбила его, взяв с него 10 000 руб. за вывоз из Одессы, а пароход оказался недвижимым, что это не только грабеж, но и обман, от которого пострадало много пассажиров. Унять Щепетовского было невозможно. Смирнов, старик Шамшин и другие всячески пытались уговорить его, но шум разрастался, положение Швецова было отвратительно, так как он считался главным хозяином «Грегора». Наконец Щепетовскому после длинной торговли деньги вернули. Вероятно, эти деньги принадлежали Сапожкову. Таким образом оказалось, что Щепетовский кричал не напрасно. Следом за ним выяснилось, что за каких-то несчастных офицеров одна сомнительная дама, наша спутница, уплатила много тысяч, чтобы взяли их на пароход, а в довершение всего выяснилось, что богатый английский еврей заплатил 100 000 руб.

Для Бориса эти открытия были равносильны разорвавшейся бомбе. Он пришел к нам с Михаилом Васильевичем и сказал, что рад бросить свои 200 000, что у Коломейцева на «Грегоре» оказалась целая организация, строившая свое благополучие на горе и несчастье людей. Однако Борис связал себя договором по аренде «Грегора» с этим господином, и интересно чем кончится это предпрятие и во сколько оно обойдется Борису. Неизвестно, какое отношение к этой «панаме» имел молодой Шамшин. Он остался в стороне, а грязь валилась на одного Бориса.

Благодаря А. М. Чудакову мы перебрались в новый барак. Чудакова знала вся Москва; благодаря его женитьбе на Гарелиной он управлял ее громадным состоянием, был общественным деятелем и во время войны сильно работал по приему и распределению раненых. Он завел громадные мастерские по ремонту казенного имущества, превращая совершенно истрепанную обувь и одежду в новые вещи, и вообще во время войны стал очень видным человеком. Благодаря своим делам он был в постоянных сношениях с Городской управой, где и сблизился с Михаилом Васильевичем. Теперь судьба соединила их в Одессе и, благодаря его категорическому настоянию, мы и выбрались из нее на пароход «Грегор». Фамилия его несколько отвечает его характеру. Выпроводив нас на «Грегор», он сам явился туда не со всеми, а как-то отдельно со своим «лича́рдой»[16] Ванюшей, как потом звали его мы, или короткое, резкое – Иван, как звал его хозяин. Со всей компанией был он в хороших отношениях, но держался от всех отдельно, узжал в город всегда один, обедал один, в наших чаях участия не принимал, а если кто-нибудь был принужден перехватить у него денег, то при первом случае и в довольно резкой форме он их требовал обратно. Он очень любил командовать, хотя над нами мог делать это только в шуточной форме.

Во избежание возможного в бараке воровства мы учредили между собой дежурство, которое исполнялось плохо, так как по утрам все стремились в город. Заметив, что старик Шамшин и Борис Швецов исчезали особенно усердно, Чудаков, вставая утром, когда все еще находились в кроватях или в одном белье, самым резким и повелительным тоном кричал: «Александр Иванович, вы сегодня дежурный». Александр Иванович с всклоченной бородой, взъерошенными волосами на голове, в пенсне, в одной длинной рубахе, без кальсон, смущенно оборачивался в сторону Чудакова и довольно сердитым тоном отвечал, что лица свыше шестидесяти лет от несения таких обязанностей всюду освобождаются, а кроме того, ему сегодня необходимо нужно ехать с Борисом в город. Чудаков начинал самым резким образом кричать на вес барак, что это безобразие, что если Александр Иванович не желает, то это его дело, но тогда все найдут причины отлынивать, что это невозможно и безобразно. Шамшин старался уверить Чудакова, что принуждать старого человека, вот это безобразие. Тогда кто-нибудь пускал вскользь фразу: «Знаем, ему надо ехать завтракать с гречанками», начинался смех, расспросы, как вчера