Дельфийский Оракул - Уильям Брод

Сосуществование двух божеств как в древности, так и в позднее время считалось исполненным величия. Еврипид в «Вакхе» рассказывает историю о том, что происходит, когда Аполлоновы духовность и рациональность не дают человеку удовлетворить первобытный зов природы, за которым стоит Дионис. И Ницше в своей первой книге «Рождение традиции» выводит возвышение греческой цивилизации из соперничества этих двух богов.

Несмотря на то что культ Диониса имел в Греции широкое распространение, Дельфы были одним из немногих храмов, где одновременно обитали эти два бога. Это было особое место, где встречались противоположности. Относительно недавно археологи, занимающиеся изучение дельфийской иконографики, пришли к выводу, что, в сущности, древние греки видели в Дионисе альтер эго Аполлона, его второе «я». Два бога были одним единым.

В Дельфах молодые женщины славили Диониса оргией с песнями, танцами и возлияниями. (Этот обряд был не только духовным празднеством — наверняка и отдушиной от повседневной деспотии мужчин.) Охватывавшее их во время оргий безумие свидетельствовало о том, что к ним присоединился Дионис.

Ночью, когда воздух на горе Парнас морозный, а над головой нередко мерцают звезды, паломники, освещая себе путь факелами и подбадривая себя грохотом барабанов, следовали за флейтистом, игравшим на двойной флейте, и юношей, выступавшим в роли Диониса. Медленно поднимались они, не прекращая танцевать, все десять километров до скал за храмом, к пещере Корикьян, где обряд продолжался между огромными сталагмитами, которые при неверном свете факелов нетрудно было принять за божественные фаллосы. Мы мало знаем о том, что там происходило, потому что этот обряд являлся частью культа, присоединяясь к которому неофит давал клятву никому не раскрывать таинств, совершавшихся во время рилу ала. Создается впечатление, что во время оргий царила сексуальная вседозволенность и женщины, не задумываясь, падали в объятия мужчин. Впрочем, ученые считают, что бог не требовал от них такой жертвы. В атмосфере подчинения человеческого духа воле бога экзальтированные поклонники Диониса были вольны вести себя, как им хотелось. Пришедших в неистовство женщин называли менадами (от греческого слова, означающего состояние сумасшествия или ярости). В трагедии «Антигона» Софокл изобразил эту женскую фантасмагорию:

«Вон там, в зимней тьме, в кружении снега Дионис правит всю долгую ночь, вокруг него вьется толпа менад, он заводила звездного танца и не пропускает ни одного звука бездонной ночи».

Греческая амфора шестого века до н. э. сохранила для нас рисунок, на котором менады и другие поклонники ведут круг хоровода Диониса. У некоторых танцующих в руках кубки и кувшины. Менады наряжены в праздничные одежды, а сатиры за их спиной совершенно нагие. Плутарх рассказывает, что ритуал завершался сценой, когда все участники задирали голову вверх и разражались громкими криками, воплями, визгом. Историк религии Карл Кереньи называл это действо праздником живого огня на склоне замерзшей горы.

Отправляемые ритуалы иногда заканчивались плохо. Однажды колонна богомольцев на обледенелых склонах Парнаса сбилась с дороги и забрела в расположенный неподалеку городок, где обессиленные люди, добравшись до рыночной площади, попадали с ног. В другой раз опьяненных людей на вершине горы застала пурга и пришлось посылать на их спасение добровольцев.

Мы не можем с уверенностью сказать, в какой степени в зимних ритуалах принимал участие Дельфийский оракул. Ни у одного древнего автора мы не находим уверенных указаний на прямую связь ритуалов Оракула с ритуалами менад, как и на явную связь между последними и Аполлоновым храмом божественных прорицаний.

Но тем не менее не только в зимнее время поклонение этим двум богам тесно переплеталось. В самом священном месте, принадлежавшем Аполлону, адито-не, где он общался с Оракулом, имелся памятник, считавшийся могилой Диониса. Больше того, Оракул в своих вещих речениях часто призывал к поклонению Дионису, основанию его культа и созданию его изображений. Исследователи пришли к заключению, что именно авторитет Дельф способствовал широкому распространению поклонения Дионису в Древней Греции.

В Дельфах, по крайней мере, в одном случае эти два культа имели одну и ту же участницу. В своем эссе о Клеа, с которой он дружил, Плутарх писал, что она была не только верховной жрицей Аполлона, но и предводительницей Дионисовых плясок. К сожалению, он ничего не написал относительно этой весьма противоречивой связи между светом и тьмой. Говоря о тайнах этого культа, Плутах заметил: «Давайте не будем трогать то, о чем не должно говорить».

Вопросы, с которыми паломники обращались к оракулам и провидцам, могли быть сугубо личными и часто граничили с мелкотравчатостью. Даже самые почитаемые святилища не чурались заниматься доходным делом, вещая божественное откровение относительно мрачных слухов или давая умозрительные заключения, отвечая на вызванные чистым любопытством вопросы. В Додоне, где Зевс отвечал паломникам шелестом дубовых листьев, как стало известно из табличек, найденных там археологами, вопросы были самого суетного характера.

«Следует ли мне брать на себя опекунство над ребенком?»

«Лучше ли Онасиму жениться сейчас или не следует этого делать?»

«Почему у меня нет детей от моей жены Мениски?»

«А нельзя ли мне узнать поподробнее о госпоже Н?»

В противоположность этому интересу к частным делам, в более древние столетия письменной истории вопросы, с которыми приходили в Дельфы, имели отношение к сугубо серьезным проблемам государства: о войне и мире, кодексах законов и распределении земель, об общественном долге и руководстве, о преслуплении и наказании, голоде и колонизации — настолько велик был авторитет Оракула. Со временем в Дельфы за советом устремились бездетные мужчины, многие люди хотели узнать, на ком жениться, как поступить с наследством и следует ли оставлять землю невозделанной. Но в первые времена вопросы имели тенденцию касаться более фундаментальных проблем.

Это ставило Оракула выше соперников и поддерживало его репутацию безупречности, даже когда предсказания и пророчества в конце концов превратились в бойкую индустрию, где процветали жульничество и мошенники, и искушенные горожане стали проявлять большой скептицизм относительно мистических откровений. Драматург Аристофан поднял на смех чугь ли не все формы пророчествования и вышучивал оракулов с их противоречивой прозорливостью. Но, подобно всем грекам, к прорицательнице из Дельф он относился с величайшим почтением.

О серьезном настрое обращавшихся за советом к Оракулу можно судить по тому, что их интересовали проблемы конституции, особенно для города-государства Спарты, которое стало синонимом общественного порядка и железной дисциплины. Расположенная в долине на юге Пелопоннеса, отделенная от Дельф не только высокими горами, но и Коринфским заливом, Спарта тем не менее поддерживала с Пифией тесные связи. Спартанские цари держали специальных посланцев, в обязанности которых входило в случае возникновения надобности посещение Дельф и запечатление в письменном виде высказанных ею откровений. По словам Геродота,