Дельфийский Оракул - Уильям Брод

жрицей страны, означало шанс получить исключительное положение, высокий социальный, духовный и финансовый статус, пользоваться широким уважением и признательностью. Оракул-женщина, по определению, жила на особом положении, пользовалась уникальной независимостью от мужчин и жестокой реальности, в которой жило большинство греческих женщин.

Целые века ушли на то, чтобы место Дельфийского оракула стали занимать более важные персоны. К пятому и четвертому векам до н. э., вершине классической греческой цивилизации, влияние данного института было таким, что сложилось обыкновение отдавать эту- должность женщинам из высших слоев общества, образованным и интеллектуальным. В «Ионе» описывается поведение этой жрицы: вне стен адитона она импозантна и мудра, ее речь точная и ясная. «Ты грешишь еще и своей жестокостью», — выговаривает она Иону, главному герою пьесы.

Плутарх, греческий философ и верховный жрец Дельфийского храма, отец четырех сыновей и одной дочери, мог немало рассказать об Оракуле, и есть все основания ему верить. Он родился в Греции, неподалеку от Дельф, и был богатой личностью, большим эрудитом, прекрасно знал средиземноморский мир, потому что много путешествовал, и пользовался большой популярностью благодаря своему дару объяснять самой простой аудитории самые сложные вещи. Он написал биографии знаменитых людей, диссертации по истории, древностям, религии и общественной жизни, такие как «Любвеобильный мужчина» и прелестное эссе «Совет невесте и жениху». По-видимому, Плутарх считал многих Оракулов вполне культурными и развитыми женщинами и исходил при этом из собственного опыта. Свой сборник эссе «Изида и Осирис» о египетских богах, а также сборник рассказов «Мужество женщин» он посвятил Клее, главной жрице Дельф, или, как он с любовью выразился, «главе вдохновенных дев». Клеа была добрым другом ученейшего Плутарха, женщиной, которую он уважал и которой, возможно, восхищался.

Но этот образ прежних Оракулов, умных и умелых, не распространялся на всех, особенно в более поздний период Дельф, как не преминул отметить Плутарх.

В одном из своих эссе он описывает одну такую жрицу, вещавшую со священного треножника и бывшую простолюдинкой без особенного образования.

«Невозможно неграмотному человеку, который в жизни не читал стихов, говорить, как поэту. И тем не менее дева, которая теперь служит здесь богу, была, как и другие, рождена в законном и благородном браке, и ее жизнь во всех отношениях была правильной, но, будучи воспитана в доме бедного крестьянина, когда спускается в храм, она ничего не несет с собой в качестве результатов обучения или других знаний или способностей. Напротив, точно так же, как, по мнению Ксенофонта, невесте лучше видеть как можно меньше и слышать как молено меньше до того, как она придет в дом мужа, так и эта девушка, неопытная и невежественная практически во всем, душа чистая, непорочная, становится наперсницей бога».

Здесь Плутарх, верховный жрец Дельфийского храма и видный защитник его ценностей, выступает, возможно, больше как защитник Аполлона, чем историк. Кажется, что он прямо говорит, что не имеет значения, кто выступает в роли Оракула, деревенская девушка-простушка или знатная, умудренная опытом женщина. Он хотел сказать, что все-таки бог, а не медиум излучает мудрость и проникновение в тайны бытия. Оракул не больше чем светильник, ожидающий божественного огня.

Около 440 года до н. э. афинский горшечник украсил большую чашу портретом Дельфийского оракула во время сеанса пророчества. Оказалось, что это единственный образ Пифии, сохранившийся с того времени. На чаше изображена не деревенская простушка и не молоденькая соблазнительница. Она больше походит на женщину в расцвете сил, полногрудую и грациозную, ее стихарь спускается до щиколоток. Она сидит на треножнике, ноги свободно свисают над полом, тело расслаблено, она явно не в себе, взгляд задумчив, глаза устремлены вниз, она смотрит на небольшое блюдо, скорее всего наполненное водой из священного родника, возможно благоухающего сладким ароматом. В правой руке она держит ветку лавра, священного растения Аполлона. Потолок помещения для предсказаний невысок, под ногами, ниже линии пола художник изобразил пустоту.

Раз в месяц (в особых случаях чаще) Пифия со своей свитой помощников и священников совершала серию сложных ритуалов очищения перед соединением с богом. Рассказывали, что подготовка включала пост. Но подлинная работа начиналась на рассвете особого дня Аполлона, седьмого дня месяца. Еврипид рисует красочную картину церемонии, начинавшейся вознесением молодым жрецом Ионом хвалы первым лучам солнца, танцующим на пиках Парнаса. Храм наполняется ароматом благовоний, и Иона исполняет свои обязанности: изгоняет стаи птиц, подметает храм ветками священного благородного лавра, обрызгивает пол святой водой и объясняет первым в этот день паломникам, как совершать жертвоприношение.

Главная церемония начинается после того, как Оракул очищала себя омовением в расположенном рядом ручье, называвшемся Касталия, по имени наяды, дочери речного бога. Прохладные ключевые воды вытекали из горного ущелья, что простиралось к востоку от храмового комплекса. Эта теснина, в отличие от окружающего иссушенного ландшафта, утопала в зелени деревьев и в летние месяцы манила прохладной тенью. Ион пел о том, как туда приходила жрица-Оракул, а также группы жрецов, которые омывались в священных водах.

Но слушайте, вы, дельфийцы, преданные Аполлону.

Пойдем к серебряным струям Касталии

И окунемся в его кристальную свежесть,

Войдя в храм, забудем грязные речи.

Пусть ваши молитвы

Своими словами и пылом

Возвысят тех, кто пришел услышать бога.

Древнегреческие художники вместо Оракула чаще изображали Аполлона, так как бог считался важнее его земного представителя. Эта работа, сделанная афинским горшечником около 440 года до н. э., в эпоху, когда строительство Парфенона близилось к завершению, является исключением и показывает именно Оракула во время сеанса пророчества. Ее задумчивый, созерцательный вид противоречит изображениям священного безумия.

Освежившись, Оракул со своим кортежем переходила к еще более святому водоему. Поднимаясь по склону горы и проходя через расположенный террасами храмовый комплекс, они приближались к самому храму, где бил ключ Кассотис, чистый и прохладный. Как и любой другой источник в Греции, он считался обиталищем наяды, обладавшей волшебным даром. В данном случае этот дар заключался в способности пробуждать пророческое вдохновение. Об этом упоминает Павсаний. Ключ изливался на поверхность в святилище над самым храмом и вытекал в огражденный стеной пруд. Вероятно, здесь Оракул пила его святую воду.

От ключа Кассотис Оракул следовала через храм в свое помещение. Здесь ее ждали все необходимые аксессуары: треножник, омфалос, лавровые ветки. Власть Зевса олицетворялась не только присутствием омфалоса, но и двумя орлами из золота, стоявшими по бокам круглого камня. Древние авторитеты сообщают, что священная пневма окутывала все эти аксессуары вместе с Оракулом и таким образом соединяла в духовном союзе