Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

имеет значения даже то, если жертвой окажется случайный прохожий, поскольку подобная ситуация выступает нападением на чужой район в целом и демонстрирует, что конкурирующая банда неспособна защитить свою территорию. И даже если это не так, то случайная жертва выступает свидетельством того, что нападающая банда отличается особой крутизной, дурным нравом, и ее следует опасаться[53].

Не приходится утверждать, что банды никогда не участвуют в постановочных боях по правилам. Такие поединки происходят в основном между их участниками в качестве обрядов инициации или способов разрешения споров, в том числе по поводу амбиций, связанных с рангом в группе [Jankowski 1991: 141–148][54]. В таких случаях группа выступает в роли аудитории и ограничителя насилия. Тем самым постановочные бои по правилам помогают решать организационные вопросы, поддерживая солидарность и минимизируя ущерб для собственных сил.

С другой стороны, организованная преступность вообще не участвует в постановочных поединках. Мафия в принципе устраняет большинство ритуалов, связанных с насилием, – ее семейства борются за монопольный контроль над территориями, но, в отличие от участников уличных банд, не устраивают столкновений из‑за ритуальных и физических вторжений в подконтрольные районы, не увлекаются вызовами наподобие «Ты чьих будешь?» и не предаются взаимным оскорблениям регалий. Отчасти это объясняется тем, что мафиозные семьи стремятся сохранить картельную структуру как способ придания своему бизнесу упорядоченности; они не заинтересованы в вызовах чести как таковых (см.: [Gambetta 1993; Katz 1988: 256–262; Bourgois 1995: 70–76], а также литературу в прим. 16 к главе 11 на с. 994). Отчасти это разница в тактике поединка, но прежде всего – в предварительной подготовке к нему. Излюбленная тактика мафиози – обман: с потенциальными врагами нужно поддерживать видимость нормальных отношений, включая дружеские контакты[55].

Убийства, совершаемые мафией, зависят от тщательности планирования, основанного на знании привычных занятий других субъектов, а также актуальной информации о том, где находятся конкретные лица в тот или иной момент времени. Именно это делает возможным внезапное нападение, когда противник ничего не подозревает. Практика мафиозного насилия держится на вероломстве, поскольку мафиози разыгрывают внешне дружеские или по меньшей мере нормальные отношения, чтобы подобраться к оппонентам и застать их врасплох. Это является своеобразным способом преодоления напряженности/страха: открытое противостояние избегается до самого последнего момента, в связи с чем конфронтация не обладает социальной реальностью и для самого нападающего, что позволяет ему действовать с привычной уверенностью. Таким образом, действия исполнителей планов мафии и наемных убийц основаны на гораздо более высоком, чем у уличных банд и полиции, уровне компетенций в области насилия.

Уличные банды, как правило, не могут сравняться с мафией в умении преодолевать напряженность/страх и наносить точные удары по намеченным целям. Они придерживаются совершенно иного стиля социальных взаимоотношений и насильственных взаимодействий. Поскольку уличные группировки в первую очередь заинтересованы в том, чтобы заявить о себе как об элите того или иного района и его защитниках, их методами выступают пустые угрозы и открытое демонстративное поведение. Напротив, мафия делает акцент на том, чтобы производить обманчивое впечатление на публике, и на непроницаемой для других лояльности за кулисами, что подталкивает ее действия в направлении, которому уличные банды не готовы подражать. Банды наносят удары по своим противникам – таким же бандам – довольно неизбирательно, практикуя коллективное возмездие или запугивание. Мафия же выбирает своей мишенью конкретных людей в противодействующих ей структурах или даже в собственной организации, когда в ней возникают дисциплинарные вопросы или борьба за власть. Мафиозная тактика контроля основана на более высоком уровне индивидуальной точности в применении насилия. Демонстрируя ритуальные стили насилия, мафия предстает безжалостной и эффективной, тогда как действия уличных банд кажутся вспыльчивыми и ребяческими.

Возможно, это и объясняет, почему в последние несколько десятилетий мафиози стали восприниматься в романтическом духе. В центре популярных развлекательных жанров все реже оказываются ковбои, метко стреляющие из револьверов, или хотя бы частные детективы – и те и другие выступают поздними воплощениями героя-одиночки. Классические фильмы соответствующих жанров – «Ровно в полдень», «Мальтийский сокол», вестерны с Клинтом Иствудом и другие картины – повествуют о героической личности, вступающей в бой и сохраняющей свою честь любой ценой. В историческом смысле все это переходные фигуры, романтизированные до неузнаваемости по сравнению с их реальными прототипами, и это неудивительно, учитывая то, что в современном мире существует мало социальных структур, поддерживающих дух постановочных честных поединков – той самой сферы, где происходит создание героев. Разумеется, собственная версия героя существует и в мире спорта, однако она явно срежиссирована в развлекательных целях и потому является ощутимо искусственной.

Главным современным архетипом романтизированной реальности насилия стала мафиозная семья. Она занимает нишу, которую освободили уходящие в прошлое наследники дуэлянтов, поскольку обладает столь же привлекающей всеобщее внимание драматической формой. Она имеет иную структуру, но предоставляет те же самые глубинные элементы успешной драмы – напряженный сюжет и саспенс. Поскольку мафиозная организация озабочена прежде всего взаимной слежкой с целью поддержания лояльности, а также созданием возможностей для успешного обмана, когда врагу будет нанесен внезапный удар, в этом мире все постоянно находятся начеку. Диего Гамбетта отмечает этот момент применительно к Сицилии: в общинах, где мафия имеет сильные позиции, все так или иначе с ней связаны, следят за перемещениями друг друга и готовы сообщить, кто где находится [Gambetta 1993]. Это придает сицилийским деревням атмосферу зловещей настороженности и тишины. Безобидные в ином случае действия приобретают особую значимость, поскольку никто не знает, в какой момент убийцей может оказаться друг, обычный прохожий или рабочий, – и наоборот, в какой момент вам придется сыграть одну из этих нормальных ролей, чтобы подобраться к тому, кто должен быть убит. Этот метод насилия – и защиты от него – усиливает гоффмановское представление об инсценированном характере повседневной жизни и придает ей значение игры, ставкой в которой является жизнь или смерть.

У мафии есть и еще одна сторона, которая добавляет ей романтизации: под слоями обмана во внешних кругах сетей организованной преступности присутствуют ядерные группы – настоящие семьи или псевдосемьи, в которых практикуется фиктивное родство[56]. Все это также с готовностью превращается в развлекательный контент в виде как сентиментальных изображений солидарности в расширенных родственных группах, которые все реже встречаются в американской жизни, так и сатирических или серьезных трактовок их реальных семейных напастей. Мафиозные семьи выступают подходящим материалом и для мелодраматических мыльных опер, и для остросюжетных триллеров – в обоих случаях привычные детали повседневной жизни превращаются в нечто значимое на фоне потенциальных вспышек насилия[57].

Честные поединки, обманные трюки или даже затяжные циклы вендетты