Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

в нескольких соседних местах. Повстанческое движение началось с поджога, сделанного исподтишка, а в конце ноября, после кульминации противостояния, когда выступления были подавлены властями, оно себя исчерпало – его участники вновь взялись за поджоги. Этот сюжет демонстрирует, что поджоги легче осуществить, плюс они распространяются шире, чем прямая конфронтация[7].

Мародерству принадлежало центральное место в ходе крупнейших городских массовых беспорядков в США, продолжавшихся от четырех до пяти дней – в Ньюарке в июне 1967 года и в Детройте в июле 1967 года [Kerner Commission 1968; Halle, Rafter 2003; Tilly 2003: 145–149]. Эти события отличались необычайно большим объемом насилия (26 и 43 погибших соответственно, а также 1500 и 2000 пострадавших), а против масштабных сил полиции и армии восставшие использовали огнестрельное оружие, демонстрируя снайперскую меткость стрельбы. Мародерство здесь сыграло свою роль в распространении и поддержании беспорядков. Первые два дня участники бунта в Детройте почти все время занимались грабежами и поджогами, поскольку полиция избегала вмешательства до прибытия войск, а когда за дело взялась армия, следующие два дня велась стрельба. После этого беспорядки утихли, а войска патрулировали район, где они происходили, еще шесть дней. Две трети из 7200 арестованных были обвинены в мародерстве. Начало бунта в Ньюарке в большей степени имело политические причины – это произошло после того, как дорожная полиция задержала чернокожего таксиста, а слухи о зверствах полицейских распространились среди его коллег. Беспорядки в Ньюарке перекинулись на близлежащие города штата Нью-Джерси – Плейнфилд, Джерси-Сити и Энглвуд, расположенные на расстоянии до двадцати миль в нескольких направлениях. Как любое драматическое событие, эти беспорядки фактически не были отдельными бунтами. Несмотря на то что они начались через один-три дня после беспорядков в Ньюарке, все они закончились в один и тот же день. В этих отдаленных от основных событий территориях беспорядки преимущественно ограничивались мародерством, а в Ньюарке происходили массовые грабежи и масштабное насилие в ходе стычек с полицией и вооруженными силами.

Американские беспорядки на расовой почве в 1960‑х годах распространялись по той же самой географической модели, что и поджоги в английской сельской местности в 1830 году. Бунт, начинавшийся в каком-то одном городе, как правило, приводил к тому, что в течение следующей недели беспорядки возникали в близлежащих более мелких городах, причем вероятность такого развития событий снижалась с увеличением расстояния [Myers 1997: 2000]. Этот момент был особенно важен для тех беспорядков, которые не получали широкого освещения в национальных новостях. Беспорядки распространялись концентрическими кругами вокруг исходной точки – в особенности если первоначальный бунт происходил в городе, где была телевизионная станция. Во времена, предшествовавшие эпохе массовых коммуникаций, аналогичные процессы разворачивались благодаря сетям персональных контактов. Распространение восстания Свинга в 1830 году происходило за счет многочисленных групп бунтовщиков, которые перемещались в близлежащие районы (но не дальше); люди, передвигавшиеся пешком, распространяли новости вдоль каналов и торговых магистралей, а работники на фермах действовали совместно со своими товарищами в соседнем приходе, а затем возвращались домой [Tilly 2003]. И во времена восстания Свинга, и в период городских бунтов в США беспорядки поддерживались за счет перемещения в новые районы, а не новых поджогов и грабежей на одной и той же территории.

Отсюда следует, что на «выжженной земле» массовые беспорядки – по меньшей мере имеющие высокую степень опасности – не могут повторяться в течение существенного периода времени, пока на этой территории заново не появится то, что можно жечь и грабить. Подобно лесным пожарам, для таких событий требуется несколько лет для восстановления и накопления «топлива» (как в буквальном, так и в эмоциональном смысле) для следующей вспышки. В краткосрочной перспективе один большой бунт препятствует последующим аналогичным событиям в том же самом месте; в таком случае даже при наличии благоприятных внешних условий могут происходить лишь небольшие беспорядки – если такое вообще возможно[8].

Массовое участие в мародерстве является ключевым механизмом, обеспечивающим продолжительность беспорядков, а по сути, и превращающим их в заметное событие, привлекающим к ним политическое внимание в стане противника или в глазах широкой общественности. У самих мародеров, как правило, отсутствует какая-либо политическая идеология; политизированные чернокожие активисты движения за гражданские права во время беспорядков 1960‑х годов часто испытывали отвращение к мародерству и настроениям погромщиков. Чарльзу Тилли [Tilly 2003] этот момент дал основание определить эти беспорядки как всего лишь маргинальные протесты на расовой почве, которые деградировали в конъюнктурное стремление к личной выгоде[9]. Однако при таком подходе упускается из виду роль, которую мародерство, наряду с поджогами, играет в динамике беспорядков: грабежи выступают механизмом вовлечения масс и сохранения импульса. Без этого – если бы беспорядки принимали лишь форму насильственных конфронтаций с полицией – с ними можно было бы легко справиться: полиции достаточно было бы просто отойти, пока толпе не станет скучно, пока она не схлынет и не разойдется. Либо же беспорядки можно было бы подавить, применив подавляющую силу против неизбежно небольшой группы, активно противостоящей полиции. Участники грабежей выступают в роли «пехоты» массовых беспорядков – а точнее, это именно те 85%, которые никогда не стреляют из своего оружия. Мародерство является блестящим тактическим изобретением – если здесь, конечно, уместно последнее слово, поскольку его никто не изобретал, – потому что оно превращает относительно бесполезную часть сторонников и зрителей восстания в своего рода активистов, сохраняя эмоциональную атмосферу, в которой существуют или прекращаются «моральные каникулы».

Мародеры демонстрируют намеренное неуважение к привычным правам собственности, но при этом примечательно устойчивым моментом является то, что они обычно не грабят друг друга. Каждый тащит то, что удается унести, однако мародеры редко устраивают стычки по поводу того, какие вещи они могут забрать, и не отнимают их друг у друга в процессе. Этот момент можно наблюдать, к примеру, по ряду фотоснимков беспорядков в Лос-Анджелесе 1992 года, начавшихся после того, как суд вынес решение о невиновности обвиняемых по делу об избиении Родни Кинга. На этих фото, как и на других снимках бунтов с мародерством, позы людей, предающихся грабежу, соответствуют тому, что Гоффман называет нормальным «гражданским невниманием»: они поддерживают порядок движения пешеходов, пытаясь не мешать друг другу даже в тех ситуациях, где в той или иной степени присутствуют толчея и неистовство. Отсутствие стычек между мародерами отчасти может быть связано с тем, что вещи, которые им удалось утащить, не представляют для них особой ценности. Например, на снимках беспорядков в Лос-Анджелесе (см.: Los Angeles Times, 12 мая 1992 года) можно наблюдать следующие сцены: мужчина едва удерживает в руках упаковки бумажных носовых