Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

две девушки, а в другой – двое парней (именно такие термины использовал в своем отчете студент-очевидец); любая суматоха привлекала к месту действия поток зрителей, самые активные подбадривали драку девушек и выкрикивали непристойности, пока этот поединок не прервала полиция.

Вскоре после этого кто-то бросил бутылку в полицейский фургон. Этот прецедент быстро стал примером для других: начался шквал метания бутылок. Посыпались стекла, многие зрители побежали в укрытие. Некоторые забирались на припаркованные машины, переворачивали мусорные баки, залезали на фонари и уличные знаки. Молодые мужчины, все еще остававшиеся на улице, стали агрессивно приставать к женщинам, предлагая бусы за возможность увидеть их грудь; реакция женщин на это была совершенно разочаровывающей, поэтому выражения и жесты мужчин становились более враждебными. Люди продолжали бросаться бутылками, а заодно разбивали лобовые стекла и боковые зеркала автомобилей, делали на машинах царапины. Около полуночи на восточном конце улицы появился конный патруль полицейских, которые оттеснили толпу в западном направлении, откуда в основном и пришли люди, поскольку восточная часть Саут-стрит заканчивается у шоссе и реки. Значительная часть толпы запаниковала и побежала в западном направлении, но кое-кто оставался на месте, швыряя в полицию файеры. Примерно через пятнадцать минут толпа рассеялась, оставив после себя улицу, усеянную битым стеклом, мусором и поврежденными автомобилями.

Вся последовательность действий заняла примерно шесть часов. Из-за огромной плотности толпы (по оценкам, 40 тысяч человек) нормальная схема движения транспорта постепенно нарушилась, а полиции не удалось продемонстрировать эффективность. Превратившись в зрителя честных поединков, имевших постановочный и изолированный характер, толпа выражала протест, когда это своеобразное развлечение было прервано. Первая же брошенная бутылка спровоцировала поток аналогичных действий; именно в этот момент полиция отступила, и толпа начала систематически громить припаркованные машины и витрины магазинов – хотя ее мишенью не оказались бары, выступавшие одним из сценических элементов этой территории разгула; кроме того, нашлось место и для попросту буйного, «сумасшедшего» поведения, когда люди взбирались на светофоры и уличные знаки. Как только территория для свободных действий полностью сформировалась, на ней предпринималось все больше попыток совершить ритуал Марди Гра – бусы в обмен на сексуальную демонстрацию, – однако без особого содействия со стороны женщин, находившихся на этой сцене насилия. Это привело к вспышкам поведения, еще более нарушающего устоявшуюся мораль, хотя в целом это были сдержанные действия, не доходившие до физического нападения. Наконец полиция вернулась с превосходящими силами, что привело к последнему выплеску концентрированного сопротивления, которое рассеялось через каких-то несколько минут, как только исчезла окружающая толпа.

«Моральные каникулы» не контролируются властями, но это и не ситуация полнейшего хаоса и не свобода делать что хочешь в духе Гоббса, если ты оказался в толпе в пределах определенной территории. Напротив, эта толпа довольно четко сконцентрирована на особых типах поведения и увлечена ими. В описанном праздновании Марди Гра в Филадельфии толпа сосредоточилась на бросании бутылок и нанесении ущерба автомобилям, однако она не занималась поджогами и не грабила магазины. Кое-кто пытался задействовать традиционную для новоорлеанского стиля Марди Гра тему ритуальной сексуальной демонстрации, однако даже здесь присутствовали ограничения, поскольку женщинам предлагалось показать грудь, а не гениталии, а сексуальное насилие в целом было исключено. Для сравнения можно обратиться к новогоднему празднованию, свидетелем которого автор был в Лас-Вегасе в конце 2000 года: возбуждение толпы нагнеталось на протяжении нескольких часов жизнерадостных приставаний к незнакомцам, а когда пробила полночь, люди стали аплодировать, обниматься и целоваться. В данном случае «моральные каникулы» были довольно ограниченными – отчасти хорошо известными традициями новогоднего праздника, а отчасти тем, что местом действия была территория буйного веселья, где азартные игры позволяют многим совершить непривычное погружение в сферу, находящуюся за пределами нормы. Как и в примере из Филадельфии, несколько молодых людей во время празднования в Лас-Вегасе занимались бравадой, забираясь на осветительные сооружения, а одного ударило током от вывески над улицей, где толпа была наиболее плотной. Такое поведение можно было бы счесть бессмысленным и трагичным, но с социологической точки зрения оно раскрывает еще одну особенность «моральных каникул»: несколько участников толпы активно берут на себя инициативу в стремлении к возбуждению, и одним из способов добиться этого является зрелищный риск.

Мародерство и разрушения как главные движущие силы участия в «моральных каникулах»

Относительно мягкими формами насилия, возникающими во время «моральных каникул», когда не функционирует власть, являются мародерство и уничтожение имущества. В таких ситуациях могут иметь место и более экстремальные формы насилия, причем обычно они рассматриваются как признак того, что происходит восстание (примерно так в обычном языке именуются «моральные каникулы»). Но, как мы увидим, именно то явление, которое можно назвать насилием по отношению к имуществу, то есть мародерство и другие виды уничтожения материальных ценностей, имеет ключевое значение для значительной части толпы, которая в иных случаях не склонна к насилию, причем именно от этой части принципиально зависит, как долго будут продолжаться «моральные каникулы», а следовательно, эта группа чрезвычайно важна для поддержания рамок, внутри которых может совершаться более серьезное насилие.

Далее мы подробно обратимся к той разновидности «моральных каникул», когда некая легко опознаваемая группа людей проявляет неповиновение полиции в своем районе или на своей территории, и на какое-то время вынесем за скобки тот подвид массовых беспорядков, когда этническая или иная группа вторгается на территорию враждебной ей группы. Первый тип «моральных каникул», в разговорном языке именуемый восстанием или бунтом в гетто (мы можем назвать его протестом на своей территории), является распространенной версией беспорядков с мародерством в США начиная с 1960‑х годов. Второй тип – массовые беспорядки с вторжением на чужую территорию – является более типичным для смертоносных этнических конфликтов по всему миру [Horowitz 2001]. Бунты могут происходить в более широком контексте, как это было, например, в ходе конфликтов вокруг гражданских прав в 1960‑х годах или после вынесения судебного вердикта по делу Родни Кинга в 1992 году, причем подобные контексты обеспечивает риторический инструментарий для оправдания насилия и мотивации его первоначальной вспышки. Эти контексты подробно рассматривались в различных исследованиях [Kerner Commission 1968; Baldassare 1994; Halle, Rafter 2003], поэтому здесь хотелось бы сосредоточиться на фактической последовательности событий и на том процессе, в рамках которого происходит мародерство после возникновения ситуации «моральных каникул».

Исходной точкой должно выступить открытое неповиновение полиции или нападение на нее – этот момент превращает собравшуюся толпу в нечто вроде квазивоенного формирования и сигнализирует об успешном снятии режима локальной нормальности. Если в ситуации присутствует напряженный расовый аспект, то нападения на полицию могут сопровождаться атаками на