Долгие Дороги - Дэн Марко

– Послушай меня, прошу тебя! – почти что взмолился он. – Позволь человечеству жить! Позволь им решать свои судьбы самим! Сохрани им выбор!

– Глупо… Непрактично… Печально… – повторяли они вместе, почти что, не обращая внимания на крики со стороны.

– Я знаю! Я знаю, что глупо! Знаю, что мерзко и бессмысленно, абсурдно и эгоистично. Но таков их выбор! – на мгновение, ему показалось, как золотистые зрачки претеританта спокойно смотрели на него. Он проглотил ком в горле, и кричал им так громко, как только позволяли его связки. – Выбор – делает нас теми, кто мы есть. Выбор делает нас людьми. Выбор – часть нас, и всех наших же деяний. Хороших, плохих, ужасных – всех! И война не исключение!

Они продолжали терпеливо смотреть на него. Йоахиму казалось, что этот взгляд проникал в самое его сердце, ища истинность слов.

– Это совокупность мыслей, идей, мнений огромного числа людей. Стерев всё это – означает стереть и всё остальное, и даже самое прекрасное. Уничтожить всё, ради искоренения худшего не оставит будущего ни для чего! Это не выход! Ни для счастья, ни для правды.

Ребис всё ещё продолжали смотреть. На миг, Этингеру показалось, что само время замерло, застыло вокруг них, а весь мир смотрели на них, затаив дыхание, ожидая долгожданной развязки.

Они моргнули.

– Я не вправе просить у вас что-либо. – Йоахим сжал своё сердце. – Но я прошу тебя, пощади людей. Всех их. Дай им этот выбор, и позволь им самим определять свою судьбу. Позволь им самим помочь себе. Помочь им сделать себя лучше. В них ещё осталось это желание, поверь мне!

Моргнули и свет из глаз начал угасать, пока две маленькие блеклые бусинки не вернули свой мёртвый цвет. Громадная буря и гром уходили обратно за далёкую линию моря, освобождая из своего заточения редкие лучи солнца. Ветер возвращался на прежнюю скорость, пока и вовсе не исчез. Время же вернуло свой прежний ход.

– И что остаётся?.. Делать?.. —спросили у него они, почти что с надеждой.

– Только смириться с теми, кто мы есть… – устало добавил Йоахим, когда его сердце перестало так усердно стучать в груди. – Быть честными с самими собой. Осознать это и принять, как бы печально это не звучало… Но также, – он резко оживился, устремив взгляд на широкую синюю глядь, привлечь внимание Ребис вновь, когда глаза с решимостью вернулись к их. – надеется. Стараться сделать лучше не столько мир, сколько самих себя. Делать всё, что в наших силах ради обретения простого человеческого счастья. И просто стараться, пока не достигнем результата…

Ребис больше не проронили ни слова. Их внимание покинули одинокую фигуру парня, обратившись к далёким, едва видимым людскому глазу звёздным огонькам в небе.

– Оставь им выбор, Ребис, прошу! – обратился к ним в последний раз Этингер, сжимаю кожу на груди, там, где сердце. – Позволь нам жить эти неидеальные жизни. Пусть мы сами будем отвественны. Долгая жизнь или краткая смерть. Но пускай, она будет у нас, эта жизнь, хотя бы на какой-то миг.

Их глаза застыли и не источали даже слабый свет жизни.

– Если это понял такой недостойный человек как я, не ценивший то, что имею, стоящий всё время на краю тёмной пропасти, но в итоге дошедший до конца и сохранивший её, так пускай это поймут все, кто познал цель, любовь, дружбу, горе и радость. Поймут данную ценность.

– Ценность… – словно напоминая себе повторяли они. – Мы помним… Всё помним, всех помним… И никогда не забудем…

Их кожа начала осыпаться, превращаясь в пепел и песок, уносимые слабым, появившимся только для них, ветром. Плоть и кости, вместе с остальным телом медленно сливались со стволом дерева, удобряя его своим существом. А само дерево от этого только росло выше, распуская всё больше и больше ветвей и веточек вокруг и ввысь, пока зелёная свежая листва застилала богатую корону. В конце концов, древо разрослось в прекрасную спелую яблоню, оставив лишь едва видное бледное лицо Ребис, которое вот-вот сотрётся под напором тёплого ветра.

– Приходит это время… Время конца… – с трудом вымолвили они из себя. Их голос затухал, становясь всё тише и тише с каждым разом. – Время жить… И время умирать… И вместе с самой жизнью… Уходим, и мы…

Со своими последним словами, лицо Ребис распалось на пепел и песок, улетая далеко за видимую границу океана, к своему долгожданному мирному покою…

Усталый выдох покинул губы Йоахима, и он вымотанный уселся на землю, возле того самого расцветающего древа, глядя на, по его собственному мнению, весьма красивое небо.

Карие глаза позволили себе расслабится, вместе с остальным телом, прежде чем вернуться к созерцанию далёкого водного горизонта.

Грубая бледная рука с веснушками легла на мятую рожь на земле. Пальцы сжали короткие стебельки, лаская руку о колючие колосья. Гармония и спокойствие, за которыми он так гнался всю жизнь, для него наконец наступили там, где он ожидал их меньше всего.

Без сомнения сказать, человек сидел на краю огромного пустого утёса, лишённый лишних мыслей или тяжких дум. Сожаления и страдания уступили покою и умиротворённости, обретённые, когда он признал и смирился с ними.

Такое простое и незамысловатое людское счастье, закалённое жизнью и остуженное в долгожданном мире.

Один человек посреди огромного мира. Один маленький муравей, с его маленьким едва заметным путём, на фоне необъятного бескрайнего поля.

Он ещё долго любовался природной красотой. Веки чуть прикрылись. Рыжая голова легла на могучий корень дерева, когда усталость пришла к нему, тихо обернув своими нежными объятиями.

К этому моменту, пасмурное чёрное изрешечённое небо заволокло собой всё, подобно великому всеобъемлющему покрывалу, с мириадами ярких блистающих звёзд, застывших маленькими белыми фонариками.

То, что длилось так долго, для человеческого глаза было лёгким дуновением спокойного ветра. Он этого не заметил, прислушиваясь к умеренному биению своего собственного сердца.

Его дорога, как и дороги многих других давно закончилась, пришла к своему долгожданному завершению. Но для огромного вселенского полотна, это не было концом. Мир будет существовать, ещё будет прочерчивать на грудах песка всё новые и новые тропинки, короткие, длинные.

А когда запустеет и развалиться один муравейник, на его месте, или на каком-нибудь другом появится новый, может немного другой формы, других размеров, но от того, не перестающим быть большим домом для многих маленьких существ, вечно движущихся куда-то в неизведанные для других дали.

Всё завершилось, так же, как и закат на этом отдельном взятом, таком иронично маленьком обрыве.

Но для великой Земли, один незаметный