Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

Передайте Фреду, что я напишу ему из Франции.

Маргарет Робертс

Подписанная открытка Страсбурга

Порт госпиталя – Рю д'Ор

Осень 1926

Дорогая миссис Робертс:

Я нахожусь на пути в Германию; рассчитываю вернуться в Нью-Йорк в следующем месяце. Отвечу на ваше письмо, как только отдышусь. Уехал из Оксфорда две или три недели назад – несколько раз видел Билли Кока. Думаю, ему ужасно одиноко, но он справится. С любовью, Том.

Джулии Элизабет Вулф

[Почтовая открытка]

Торки, графство Девоншир

23 ноября 1926 года

Дорогая мама:

Торки – приморский город на юге Англии. Два дня назад я уехал из Оксфорда и в конце недели отправляюсь во Францию. Надеюсь, дела у вас идут хорошо, и все здоровы.

С любовью, Том

Алине Бернштейн

Штутгарт

Вечер пятницы [10 декабря 1926 года]

Моя дорогая:

В понедельник я уехал в Страсбург, а вчера приехал сюда. Перед отъездом из Парижа в понедельник утром я нашел твою телеграмму, на которую ответил. В Страсбурге я получил еще одну, а сегодня отправил телеграмму из Штутгарта с просьбой ответить мне в «Американ Экспресс» в Мюнхене, хотя я не уверен, есть ли там офис. Если нет, то я пришлю тебе другой адрес, как только приеду туда[.] Завтра я уезжаю. Попав в Германию, я был в таком восторге, что вчера мне стало немного плохо[.] Я добрался до немецкой границы в Страсбурге, пробыл там два или три дня, потерялся в этом гротескном городе с двускатной крышей. Я ел пирог с гусиной печенью, пил пиво и бродил повсюду. Но я не знал, куда мне ехать в Германии; я сомневался, где я нахожусь географически; наконец, я купил карту Южной Германии и решил остановиться в этом месте, а затем отправиться в Мюнхен. У меня нет времени на дикие путешествия – я останусь в Мюнхене до возвращения в Париж. Я встал вчера утром, собрал вещи с маркой и проклятием, получил несколько марок в банке и выехал из Штраусберга в 10:40[.] Через пятнадцать минут я уже пересекал Рейн в Германии. Я чуть не сошел с ума от волнения и ликования, метался из одного конца купе в другой, чтобы посмотреть на реку, и кричал: «Я обманул вас, свиньи!», потому что у меня появилась навязчивая идея, что за мной охотятся, мешают, проверяют[.] Мне пришлось сделать пересадку в маленьком пограничном городке Кель, где мой багаж досматривали, в Аппенвейере, и в Карлсруэ[.] Сначала страна Рейна была огромной, совершенно плоской, парящей в тумане в необозримой дали[.] После Карлсруэ весь день мы медленно поднимались вверх по крутой долине: маленькие холмы устремлялись вниз к поезду, маленькие деревушки, двускатные игрушечные страны, о которых я всегда мечтал, безумно удалялись от поезда и поднимались по другому склону[.] Я приехал сюда в темноте[.] Это место с населением в 400 тысяч человек, построенное в долине и полностью опоясанное тесно прилегающими друг к другу холмами[.] Ночью оно ярко освещено – холмы вокруг усыпаны концепцией (существенной, неразрушимой и вечной идеей) тачек, из которых должна произойти она и все тачки, которые когда-либо были или когда-либо будут. Так вот, это их новое здание – архитектура по концепции[.] Видишь?

От вокзала главная улица – Кайзерштрассе – идет вверх, прямая как струна, полная холодного жесткого света вечером, электрических вывесок, но на уходящих вдаль улицах я снова попал в игрушечную страну этим утром – Рыночная площадь, Ратхаус, и двускатные ярко раскрашенные дома эльфов[.]

Книжные магазины полны изданий англичан и американцев – Голсуорси и Шоу, Уайльд, Честертон, Купер, Марк Твен[.] Сегодня вечером я видел театральную программу – они ставят «Gewerbe von Bernhard Shaw» [Профессия миссис Уоррен] фрау Уоррен, а один из юмористических журналов поместил на первой странице карикатуру на Шоу в купальном костюме.

Сегодня я потерялся в этом месте; утром купил словарь – я прекрасно с ним справляюсь. Я начал говорить по-немецки, как только переехал через Рейн. Я один участвую в том приключении, которое меня волнует, совершаю открытия, путешествую, обновляюсь, погружаюсь в него. В тринадцать лет я читал небольшие рассказы на немецком языке под руководством учителя, который знал меньше меня. Мои реплики на немецком сводились в основном к «Дай мне это», «Где это?» и так далее, но они понимали меня, отвечали по-немецки, и каким-то странным чутьем я понимал их. Я не умею говорить на их языке, но у меня есть странная способность к инстинктивному усвоению и пониманию! Этой зимой, когда я вернусь домой, я научусь читать на этом языке так же хорошо, как читаю по-французски, то есть примерно так же хорошо, как по-английски[.] Я куплю несколько книг, в основном Манна и Вассермана, новую пьесу Гауптмана, Кайзера и других их людей [Томас Манн, Якоб Вассерман, Герхарт Гауптман, Георг Кайзер. Гауптман был самым популярным драматургом в Германии в 1920-х годах]. Думаю, мне понравится их уродливый мощный язык, потому что они строят на нем, как ребенок строит из блоков, как их города – игрушечные города. Их окна полны веселых рождественских вывесок, Санта-Клаусов и запряженных саней. Очевидно, можно изобретать любые слова – строительная фирма, возводящая здание напротив вокзала, вывесила табличку с чудесным словом, которое она придумала для объяснения своей деятельности – что-то вроде Bahnhofsplatzbauarbeitengesellsehaftverein, что можно перевести как, «Рабочая ассоциация строителей железнодорожных станций[.]» Я ношу свою книгу в твоем зеленом чемодане – двенадцать великих бухгалтерских книг заполняют его – я ничего не писал с тех пор, как покинул Оксфорд и почувствовал, что ничего не хочу делать[.] Не волнуйся – когда я снова возьмусь за дело, то закончу книгу. Я уже написал больше, чем большинство романов, думаю, часть из этого тебя очень заинтересует. Последняя часть, которую я напишу дома, важнее всего. Я набит до отказа, хочу снова оказаться за четырьмя стенами и выплеснуть на бумагу: знаешь, я дома только тогда, когда бездомный? Я всегда был бездомным, спасаясь с тобой. Здесь я [живу] без языка, без друзей, без дома – и меня это не смущает. В Англии размер вещей наконец начал меня беспокоить, некуда было деться, меня постоянно тревожил страх, что не осталось изобилия, что каждому отмерено одиннадцать унций отбивной, три вареных картофелины и сорок один горох марроуфат[.] Я снова думаю о бескрайней необитаемой Америке и стонущих на ветру соснах[.] Знаешь ли ты, что я всегда буду блуждающим призраком, который всегда будет таким же американцем, как Канзас? [На