Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

и так далее. Я взял в руки том, который твой родственник Гилберт Франкау [Плодовитый английский романист и автор коротких рассказов. Хотя девичья фамилия Алины Бернштейн была Франкау, Гилберт Франкау не приходился ей родственником] написал об Америке[.] Книга называется «Мое несентиментальное путешествие»: она написана с затаенной завистью мелкого скряги: в ней есть что-то от той ужасной и унизительной горечи и зависти к нам, которая сегодня грызет печень Англии и наносит гораздо более непоправимый ущерб ее духу, чем ее богатству и положению. Он с большим сарказмом относится к любому проявлению «социализма», который он туманно вплетает в то, что он называет «высокородным», простирается до России и включает в него всех, кто не читает «Дейли Мейл» [Лондонская газета, расположенная на Тюдор-Стрит]. Он так громко это выкрикивает, что его, несомненно, скоро должны посвятить в рыцари. Он также отпускает одну или две шутки про евреев. Ты должна отлучить его от синагоги.

Некоторые из молодых людей в университете приглашали меня на чаи и завтраки, а также несколько раз бывали в их комнатах. Моя критика их жизни в колледже заключается не в том, что она праздная, а в том, что она скучная. То, что Уэллс говорит об этом месте в своей книге, удивительно верно: это великолепный архитектурный памятник Средневековья, он застрял в истоке реки, над которым клубится туман и моросит дождь, и, несомненно, при длительном пребывании в нем на душе становится тоскливо. Это коронованный трон торизма. Он навешивает ярлык, он устанавливает манеру мешковатых брюк, случайного отсутствия энтузиазма и нелепого подчеркивания – то, что называется оксфордской манерой, по которой, как тебе говорят, ты можешь узнать оксфордца во всем мире; но в то же время ты можешь узнать лондонского кокни, еврея из Ист-Сайда, фермера со Среднего Запада. К сожалению, кажется, что это имеет мало общего с сердцем и головой. Мне надоели университеты повсюду[.] Мне надоели люди, которые пишут как умные мальчики. Дайте, дайте мне Джойса, но не заставляйте меня глотать Ситвеллов. [Хотя многие считали Эдит, Осберта и Сашеверелла Ситвелла известными своими нетрадиционными взглядами, Вулф, очевидно, считал их традиционными и скучными] Ситвеллы, между прочим, это университетский вклад в литературный «радикализм», тот самый, который будет продолжать писать тяжелую сатиру на Викторию, когда Георг VIII будет мертв и похоронен[.] Пусть мертвые хоронят мертвых. Лондонские газеты сейчас ожесточены против американских пьес не потому, что они плохие, как и большинство из них, а потому, что они американские[.] Мне жаль этих людей: они в отчаянном положении и ведут себя плохо. Я испытываю к ним глубокую внутреннюю привязанность, которую, думаю, никогда не потеряю.

Мне очень жаль слышать о болезни мисс Артур, но я рад услышать из ваших последних писем, что ей лучше. Я прекрасно понимаю, какое беспокойство ты испытывала, и какой разрыв в делах театра должно было вызвать ее отсутствие. Я также заметил, что у тебя новый заказ «Гильдия», ты взяла его, потому что не знала, чем еще заняться в твоем нынешнем состоянии духа. Это неправда: ты взяла его, потому что для тебя это самое важное дело в мире – мое присутствие или отсутствие имеет к нему очень мало отношения. Я рад, что ты нашла работу.

Мне жаль слышать о неудаче Хуареса и Максимилиана. Как ты говоришь, это пошло им на пользу, ведь они были такими претенциозными. Я рад, что ты человек, которому не нравятся вычурные вещи. Я знаю многих из них, они часто используют слово «претенциозный», чтобы опустить любое усилие, которое им не нравится, и показать, какие они простые и искренние люди. Я согласен с тобой, мне самому нравятся непритязательные вещи, такие как «Илиада» Гомера, «Король Лир», «Потерянный рай», «Улисс» Джойса, «Жан Кристоф», «Пер Гюнт» и так далее.

Вот два наших добрых друга, которые правят балом: профессор Кант и доктор Тваддл.

Это скучное письмо, я много работал здесь и начинаю это чувствовать. Да еще и унылый ноябрь. Мой демон ждет, когда я заговорю: и он заговорит в ближайшее время, чтобы я мог узнать правду о твоих клятвах. И если ты лжешь, то почему не в лучшую сторону? Зачем оскорблять меня неумело? Почему в одном письме ты говоришь, что ходила к Терри ночь за ночью, а в последнем только один раз? Я не требую для тебя тюрьмы, никогда не требовал.

Странно, как все чувствительные растения, прекрасные цветы эстетизма, которых я знал, смотрели на мое огромное тело и мой пожирающий аппетит и, соответственно, с обычным восприятием чувствительных растений, пытались использовать кисть для побелки моей души.

О еврейка, я провел под водой столь долгую жизнь. Когда же мертвые пробудятся? Я стар и дряхл – я прожил в три раза больше, чем кто-либо другой: поэтому мне уже почти восемьдесят[.]

Когда я уеду отсюда, я напишу тебе или отправлю телеграмму, чтобы ты дала мне адрес для почты. Твои письма сейчас очень важны – они укрепляют мое сердце. Когда я вернусь, приготовь мне крепкий кофе – он приятно опьянит меня. Я не застану тебя врасплох, я дам тебе время привести в порядок свой дом, принять постриг и разгладить глаза, как монахиня.

Я скучный человек, выйду во двор, пусть на меня прольется дождь. До свидания, моя дорогая. Люблю тебя. Том

Я только что взял в руки одно из твоих первых писем и с интересом отметил, насколько оно толще и длиннее, чем твое последнее – «Два месяца как умерла». [Шекспир, Гамлет, I, II, 1. 137.]

Алине Бернштейн

[Оксфорд]

Вторник, 9 ноября [1926 года]

Моя дорогая:

Сегодня я ушел на почту, оставив это письмо. Завтра я обязательно его заберу. У меня была примерка моего нового костюма – синяя ткань в мелкую полоску, очень красивая. Я потерял свою маленькую толстую записную книжку, которую ношу с собой повсюду, и пошел в контору автобусной компании. Они отправили меня в полицейский участок. Нашел сержанта, читающего, с недоуменным лицом. Он отнесся ко мне со всей вежливостью, которую проявляют к сумасшедшим[.] Но, слава Богу, я получил ее обратно, с такими проклятыми пунктами, как «в моей крови, преследуемой евреями; зеленые лилейные глубины; газообразная вонь; восстание портных; облезлая шкура; маленькие золотые яблоки восторга; бронхиальный кашель; царь Посейдон; Франкау дурак; холмы за Пентландом; романист с трубкой, мальчик или кролик по имени Артаксеркс, Фош, Женевьева; темная Елена; верблюды на луну стремятся в Вифинию; серая Ребекка».

Я думал о нас сегодня – о том, что ты еврейка