Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

Разыгранный царем спектакль объясняется тем, что Федоров возглавлял Конюшенный приказ. Должность конюшего была первой по значимости при дворе. Во время отсутствия государя в столице конюший выполнял обязанности местоблюстителя престола. В записках дьяка Григория Котошихина этой должности придается еще большее значение: «А кто бывает конюшим, и тот первый боярин чином и честию; и когда у царя после его смерти не останется наследия, кому быть царем, кроме того конюшего? Иному царем быть некому, учинили бы его царем и без обирания». Таким образом, поступок Грозного с Федоровым может быть истолкован двояко. С одной стороны, в чем можно видеть намерение царя выгородить князя Владимира Андреевича, взвалив всю ответственность за заговор на одного Федорова, — но эта версия кажется мне не вполне убедительной. Скорее всего, Грозный в ходе расследования дела о заговоре пришел к мысли, что Федоров имел далекоидущие притязания, основанные на том значении должности конюшего, о котором пишет Котошихин, а может быть, не только на них. Дело в том, что Федоров принадлежал к роду Челядниных, которому было поручено воспитание малолетнего Ивана, — его мамкой, как мы помним, была Аграфена Челяднина, сестра князя Телепнева-Оболенского, предполагаемого отца Грозного. В связи с этим Федоров мог выступать в качестве знатока семейных тайн царя, связанных с его происхождением.

Были казнены еще несколько членов земской боярской думы и среди них родственник митрополита Филиппа, окольничий боярин М.И. Колычев. Отсеченную голову окольничего, зашитую в кожаный мешок, царь велел отослать Филиппу, который содержался в монастыре Николы Старого, на берегу Москвы-реки. Таким способом Иван хотел «преломить душу» опального владыки перед судом. Но Филипп остался тверд: взял голову, благословил и отдал принесшему.

Вскоре открылся суд над митрополитом. Курбский гневно подчеркивал его незаконность: «Кто слыхал где, епископа от мирских судима и испытуема?» Об этом же говорится в «Житии» Филиппа: «Царям не подобает святительские чины испытывать, но епископов по правилам (церковным. — С. Ц.) судят». Однако Грозный формально вовсе не нарушал церковных установлений. Таубе и Крузе пишут, что царь собрал для разбирательства дела митрополита «представителей всех духовных и светских чинов», то есть освященный собор и боярскую думу, причем последняя отнюдь не имела решающего слова, а скорее была призвана придать суду большую торжественность. Судьба Филиппа в полном согласии с церковными правилами была предана в руки духовных властей, и, если бы они проявили больше душевной стойкости, царю пришлось бы искать другой способ избавиться от неугодного владыки.

Это понимал и Филипп, который ничем не выразил своего несогласия с правомочностью суда решать вопрос о его низложении. Перед началом заседаний он встретился с иерархами и как будто убедил их сообща выступить против опричнины. Но как только собор начал свою работу, Филипп остался один на один со своими обвинителями. Одни святители безмолвствовали «страха ради», другие были убежденными противниками митрополита (среди последних особенно усердствовали Новгородский архиепископ Пимен, Рязанский архиепископ Филофей и царский духовник Евстафий, который и прежде «яве и втае» доносил на Филиппа). Большинство же участников собора выказали постыдное равнодушие — «ни по Филиппе поборающе, ниже по цари, но яко царь восхощет, тако и они… никто не смеяше противу что рещи…». Боярская дума, устрашенная недавними казнями своих собратьев, и вовсе не смела открыть рта.

И тем не менее судебное разбирательство продвигалось туго. Обвинения основывались исключительно на лжесвидетельстве. Комиссия князя Темкина поработала на Соловках не без результата: ласками, угрозами и обещаниями она сумела склонить десятерых монахов дать показания против митрополита. Однако многие из них по прибытии в Москву устыдились своей слабости; один старец, вызванный для дачи показаний, совершенно неожиданно начал прославлять непорочную жизнь Филиппа в монастыре, за что был чуть не кулаками выгнан из зала заседаний. Лишь соловецкий игумен Паисий, польстившийся на обещание епископского сана, злобно и бессовестно клеветал на Филиппа. Владыка и не подумал оправдываться и только тихо укорил Паисия:

— Чадо! Что посеешь, то и пожнешь.

И действительно, Паисий вскоре сам подвергся опале и был заточен в Валаамском монастыре.

Филипп не думал о своей участи. Он требовал у царя не правосудия по отношению к себе, а отмены опричнины. «Прекрати таковое неугодное начинание, — говорил он Грозному, — вспомяни прежде бывших царей». Наконец, убедившись, что его речи являются гласом вопиющего в пустыне, он решил избавить своих судей от греха несправедливого обвинения. Обратившись к царю и собору, Филипп объявил, что не боится смерти, ибо лучше умереть невинным мучеником, нежели в сане митрополита терпеть ужасы и беззакония несчастного времени, — и с этими словами сложил с себя знаки митрополичьего достоинства. Но Иван уже не мог с миром отпустить свою жертву. Он велел Филиппу вновь надеть на себя священное облачение и дожидаться соборного приговора.

Царь готовил новое картинное действо, которое должно было всенародно унизить опального митрополита. 4 ноября собор вынес обвинительное постановление. Но Грозный заявил, что желает 8 ноября, в день святого Михаила, в последний раз послушать богослужение, совершаемое Филиппом. Осужденный митрополит уступил не сразу, но в конце концов «склонился на сильные убеждения духовных чинов и решил служить последнюю службу и потом сложить с себя сан».

В праздничный день он появился в Успенском соборе, заполненном народом, и приступил к священнодействию. Царь, однако, не пришел. Вместо него в храм ворвались опричники во главе с Алексеем Басмановым и Малютой, которые, прервав службу, приказали читать вслух соборный приговор о низложении Филиппа. По окончании чтения опричники бросились на митрополита, сорвали с него святительское облачение, накинули на плечи простые монашеские лохмотья, с позором вывели из храма и, посадив на дровни, повезли в Богоявленский монастырь.

Целую неделю Филипп просидел в «злосмрадной хлевине», закованный в цепи и томимый голодом. Все это время царь добивался от собора решения о сожжении низложенного митрополита, так как Филипп был обвинен в том числе и в волшебстве. Но у судей проснулась совесть. По ходатайству духовенства смертная казнь была заменена вечным заточением в тверском Отрочь монастыре.

Филипп прожил под монастырским надзором еще около года. Следующей зимой, когда опричная рать шла на Новгород, Грозный захотел получить благословение Филиппа на выведение «измены». На этот раз в роли обвиняемого выступал Новгородский архиепископ Пимен, и царь, вероятно, думал, что Филипп не упустит случая отомстить своему врагу. Просить благословения для царя в Отрочь монастырь отправился Малюта Скуратов. Что произошло 23 декабря 1369 года в келье низложенного митрополита, осталось