Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

уплате». Но по возвращении из загородной поездки опричники набросились на посадских. Новгородский торг, купеческие лавки, складские помещения были ограблены и сожжены. Опричники брали только заморские товары — сукна, бархат, шелк; прочее добро — сало, воск, лен, — предназначенное на вывоз за границу, уничтожалось, так как внутри страны оно не представляло никакой ценности. Разгрому подверглись также дома и дворы посадских людей. «Были снесены все новые постройки, — свидетельствует современник, — было иссечено все красивое: ворота, лестницы, окна». Целенаправленных убийств, впрочем, не было: в Новгороде, как ранее в Твери и Торжке, погром посада носил кратковременный характер и имел целью скорее устрашение, чем истребление посадского населения.

13 февраля, на второй неделе поста, царь прекратил раз- бой. В Городище были вызваны новгородские выборные — «из всякой улицы по человеку». Новгородцы отправились туда, чая гибели, но были встречены царем с лаской. Окинув толпу милостивым взглядом, Иван сказал:

— Жители Великого Новгорода! Молите всемилостивого, всещедрого, человеколюбивого Бога о нашем благочестивом царском державстве, и детях наших, и о всем христолюбивом нашем воинстве, чтоб Господь даровал нам свыше победу и одоление на видимых и невидимых врагов! Судит Бог изменнику моему и вашему архиепископу Пимену и его злым советникам и единомышленникам, на них, изменниках, взыщется вся пролитая кровь. А вы об этом не скорбите: живите в городе сем с благодарностью.

Затем, объявив, что управление городом поручается земскому боярину П.Д. Пронскому, царь отпустил новгородцев «во свояси».

С этого времени начался экономический упадок и запустение Великого Новгорода. Однако не казни 1570 года были тому главной причиной, хотя современники приводили чудовищные цифры казненных: Таубе и Крузе насчитали 15 000 жертв; Курбский пишет о том, что такое количество новгородцев было умерщвлено только в один день; Гваньини показывает, что было казнено 2770 именитых людей, а простонародье истреблено поголовно; псковский летописец увеличивает число казненных до 60 000; в «Новгородской повести» говорится, что погром длился более пяти недель и ежедневно царь приказывал топить и убивать 1000 человек, реже 500.

Но эти данные (особенно русских источников) сильно преувеличены и даже вовсе невероятны, хотя бы потому, что все население Новгорода, согласно последним исследованиям, не превышало 30 000 человек. Более достоверна запись в царском синодике, которая гласит: «По Малютиной сказке в новгородской посылке Малюта отделал 1490 человек…» Скуратов не имел нужды преуменьшать в своем отчете (сказке), представленном царю, количество жертв. Если прибавить к этому числу несколько сотен новгородцев, названных в синодике по именам, то в итоге мы получим немногим более 2000 погибших. Разумеется, это тоже немало, но данные царского синодика не дают повода говорить о запустении Новгорода в результате казней. Значительное сокращение новгородского населения было вызвано другими причинами — голодом и мором, которые совпали по времени с опричным погромом. В 1569 году чуть ли не по всей Руси наблюдался небывалый неурожай. В городах и селах люди испытывали страшную нужду в хлебе. Современные известия свидетельствуют о повсеместном распространении людоедства. К бедствиям голода добавилась упомянутая выше эпидемия какой-то заразной болезни. В Новгороде от нее обезлюдело около 400 дворов. Имеются также сведения, что в сентябре 1570 года на поле под Новгородом священники отпели умерших из скудельницы (массового захоронения) — 10 000 душ. Если эта цифра верна, значит, количество умерших от голода и мора в 4—5 раз превышало количество казненных. Гибель каждого третьего новгородца, конечно, должна была вызвать у современников впечатление запустения города. Но намеренно или нет, обезлюдение Новгорода было приписано опричным казням.

Гораздо большее значение для упадка Новгорода имело предпринятое Иваном тотальное ограбление его жителей. До 1570 года Новгород был крупнейшим торговым городом Московского государства. Открытый англичанами морской путь в Россию через Белое море не привел к сокращению новгородской торговли. Англичане и голландцы имели в Новгороде свои подворья; новгородские купцы вели оживленную торговлю со Швецией. Истребив запасы товаров и лишив новгородцев капиталов, Грозный нанес местной торговле непоправимый ущерб. После 1570 года она не заглохла вовсе, но первенство в ней перешло от новгородских к московским и ярославским купцам. За одно-два поколения в ограбленном городе вымерли процветавшие там промыслы и ремесла, были полностью утрачены навыки профессионального мастерства. До сих пор новгородские мастера славились на Руси своим умением: московский великокняжеский двор постоянно приглашал из Новгорода каменщиков, кровельщиков, резчиков на камне и дереве, иконописцев, ювелиров. Теперь влияние новгородского стиля в архитектуре и изделиях художественного промысла полностью исчезает. На протяжении XVII века Новгород превращается в захолустный провинциальный город с полунищим населением.

Вместе с тем новгородский погром по своим масштабам не был ни исключительным, ни даже сколько-нибудь выдающимся явлением для своего времени. Разрушения целых городов, сопровождаемые массовым избиением населения, случались в Европе сплошь и рядом. В 1468 году герцог Бургундский Карл Смелый с разрешения короля Людовика XI подверг экзекуции непокорный город Льеж. «Самым ужасным в уничтожении целого племени, — пишет французский историк Мишле, — было то, что это не была резня после приступа, вызванная яростью победителя, а длительная экзекуция. Находящихся в домах людей сторожили, а потом бросали в Мезу. Прошло три месяца, а людей все еще топили… Город был сожжен в большом порядке». Другой историк, Анри Мартен, ссылаясь на показания современников, добавляет: «Женщин-монахинь насиловали, а потом убивали. Убивали священников перед алтарями… Все пленники, которых пощадили солдаты, были повешены и утоплены в Мезе». Число жертв льежской резни, по некоторым данным, достигло 50 000 человек — его, я думаю, можно смело уменьшить в десять раз, но даже и тогда оно более чем вдвое превзойдет число погибших новгородцев. Методы, которыми Людовик XI укреплял абсолютизм, вообще чрезвычайно похожи на опричные мероприятия Грозного. Вот, например, что было сделано с другим непокорным городом, Аррасом: «Людовик XI поклялся, что не будет больше Арраса, что все его жители будут изгнаны, и им позволят увезти с собой их добро, а из других провинций, до самого Лангедока, будут взяты семьи и простые ремесленники, и ими будет заселена страна» (Мишле).

Почти одновременно с новгородским погромом испанская армия творила в восставших Нидерландах неслыханные зверства. В 1572 году наместник герцога Альбы Нуаркарм нарушил гарантии, данные жителям Монса при капитуляции города. Одиннадцать месяцев победители предавались резне. В следующем году сам Альба предал смерти 20 000 жителей Гарлема. А во время Тридцатилетней войны (1618—1648) имперский полководец Тилли в назидание лютеранам полностью разрушил протестантский город Магдебург, после чего с удовлетворением заявил, что «со времен разрушения Трои и Иерусалима мир не знал такой катастрофы».

Да и за самим Грозным числится взятие Казани с поголовным истреблением и выселением ее жителей.