Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

что еще важнее, снабжается оружием… Всего же важнее, как мы полагаем, снабжается самими мастерами… Он снабжается сведениями о наших даже сокровеннейших намерениях, чтобы потом воспользоваться ими, чего не дай Бог, на погибель всем нам». Однако Елизавету больше беспокоила приближавшаяся решительная морская схватка с Испанией, а для победного исхода этой схватки были необходимы московский лес и пенька. И на Балтику продолжали идти английские военные эскадры с приказом топить «суда врагов России». Елизавета помогала чем могла «дорогому брату»…

Однако нужно было что-то предпринять и на суше. Опричная перетряска служилых людей, перетасовка поместий и вотчин лишили на время московское войско возможности предпринимать крупномасштабные военные операции. И вот Иван решил завоевать Ливонию… руками самих ливонцев. Эту хитроумную мысль подали царю два перешедших на московскую службу ливонских дворянина, Таубе и Крузе. Она так понравилась Грозному, что он принял обоих ливонцев в опричнину, пожаловал им сан думных людей и сделал их, как бы мы сказали теперь, главными экспертами по ливонским делам. Проект Таубе и Крузе состоял в том, чтобы образовать в Ливонии из бывших орденских земель особое королевство, находящееся с Москвой в вассальных отношениях, после чего, ручались авторы проекта, ливонцы добровольно признают власть московского государя и сами изгонят из страны поляков, шведов и датчан.

Начались поиски претендента на престол Ливонского королевства, которое существовало пока только на бумаге. Первое предложение было сделано бывшему орденскому магистру Вильгельму Фирстенбергу, жившему в Любиме на положении пленника. Однако старый рыцарь ответил, что приносил присягу императору, на чем готов и жить, и умереть. Тогда царь посулил ливонскую корону Готгарду Кетлеру, последнему магистру ордена, а ныне курляндскому герцогу, вассалу польского короля. Здесь его тоже ожидал отказ. Тем временем Таубе и Крузе, вступив в переписку с ревельским магистратом, убеждали отцов города поддаться царю, заверяя их, что московский государь «любит немцев, сам происходит от дома баварского и дает вам слово, что под его державою не будет города счастливее Ревеля». Но одна мысль о счастье под властью московского тирана вызывала у ревельцев мурашки на коже.

Наконец нашлось владетельное лицо, согласившееся принять ливонскую корону из рук Грозного. Это был герцог Магнус, брат датского короля. Порядок престолонаследия готовил ему на родине судьбу вечного принца; не желая мириться с этим, он всеми силами стремился выкроить для себя самостоятельное государство. Мы уже видели, как после падения Ливонского ордена Магнусу удалось стать властелином острова Эзель. Теперь он хотел услышать по отношению к себе заветное «ваше величество».

Магнус отправился в Москву на поклон к своему новому сюзерену. Достигнув Дерпта, он услышал об участи Новгорода. Новости сильно не понравились ему, он даже остановился и хотел ехать назад; но честолюбие пересилило страх — Магнус продолжил путь. Его въезд в Москву был вполне королевским по своему величию и пышности; Иван, со своей стороны, принял гостя с подобающими королевскому сану почестями. Через несколько дней, наполненных торжественными приемами и обильными пирами, царь официально признал Магнуса королем Ливонии, а Магнус царя — своим верховным владыкой. Обычай требовал скрепить политический союз двух государей родственными узами; и вот Иван объявил об ожидающей ливонского короля чести: Магнусу предстояло жениться на царской племяннице Евфимии, дочери казненного князя Владимира Андреевича Старицкого. Правда, брак был отложен до более благоприятного времени, а вместе с браком и приданое — пять обещанных царем бочек с золотом. А пока что царь дал будущему зятю 25-тысячное московское войско, к которому присоединил некоторое количество освобожденных дерптских пленников, и отправил добывать себе королевство.

По совету Таубе и Крузе, сопровождавших московско-ливонскую рать, Магнус осадил Ревель, находившийся под властью Швеции. Земляные работы и бомбардировка города не принесли успеха; ревельцы тушили пожары и препятствовали подведению мин под стены. Не оправдались и надежды на то, что голод заставит осажденных сдаться: шведский флот в изобилии доставлял в Ревель все необходимое. Через несколько месяцев осады в отчаяние пришли сами осаждавшие, страдавшие от недостатка в съестных припасах и смертоносных болезней. Магнус винил в неудаче своих советников, Таубе и Крузе, которые обещали, что ревельцы сдадутся ему без сопротивления. В качестве ultima ratio rex[15] в город поехал духовник Магнуса, Шраффер, с целью склонить осажденных к сдаче. Он приоткрыл перед ревельцами завесу рая, от которого они отказывались: уверял, что царь — государь истинно христианский; что он недалек от того, чтобы перейти из православия в лютеранство; что он строг только по отношению к своим варварским подданным, а немцам — друг истинный; что, наконец, своим бесполезным сопротивлением Ревель лишь отдаляет золотой век, который сулит Ливонии правление Магнуса. Но сердца ревельцев остались так же неприступны для крупнокалиберного красноречия Шраффера, как городские стены для каленых ядер русских пушек. Бесполезно простояв под городом 30 недель, Магнус снял осаду.

Неудача под Ревелем превратила Таубе и Крузе из просто прожектеров в прожектеров циничных. Боясь показаться на глаза московскому другу немцев, они вступили в тайные переговоры с поляками и шведами, чтобы сдать им Дерпт. Новое предприятие казалось столь же легким, как прежнее — образование Ливонского королевства. Предатели надеялись опереться на находящийся в городе отряд ливонских наемников и на горожан, многие из которых побывали в московском плену. В общем, им удалось убедить шведов и поляков, как ранее Магнуса, что сопротивления не будет. В последнем они, пожалуй, и не ошиблись; просчет заключался в том, что, вломившись в город и умертвив стражу, заговорщики не встретили и поддержки. На их призывы о том, что настал час свободы и мести, дерптцы отвечали изумленным молчанием. Между тем русский гарнизон оправился от неожиданности и в считанные минуты управился с заговорщиками. Таубе и Крузе спаслись и нашли убежище во владениях герцога Курляндского. Здесь они написали свое знаменитое сочинение о Московии, положившее начало целому потоку разоблачительных памфлетов о Грозном, в которых достоверные известия тонули в море нелепых вымыслов и слухов. На Западе они произвели сильное впечатление. Тогда же из Москвы в Польшу бежал пленный немец Альберт Шлихтинг. В Варшаве он имел беседу с папским нунцием Портико, который по поручению Папы Пия V намеревался ехать в Москву, чтобы привлечь царя к антитурецкой лиге. После рассказов Шлихтинга об опричных порядках у нунция пропала всякая охота к путешествию во владения московского Нерона. Пий V не осудил его колебания. «Мы ознакомились с тем, что вы сообщали нам о московском государе, — писал он нунцию. — Не хлопочите более и прекратите сборы. Если бы сам король Польский стал теперь одобрять вашу поездку в Москву и содействовать ей, даже и