Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

на казнь — истощенные, истерзанные, тени людей, а не люди. Не обнаружив зрителей, Иван послал опричников сгонять народ на площадь; а потом и сам, не утерпев, поехал по улицам Москвы, громко призывая москвичей быть свидетелями его суда и обещая всем пришедшим свою милость.

Люди вылезали из убежищ в погребах и на чердаках и, трепеща, шли к месту казней. Постепенно площадь вновь заполнилась; люди влезали даже на стены Китай-города. Довольный Иван обратился к народу:

— Праведно ли караю лютыми муками изменников? Отвечайте!

— Многие лета великому государю! — завопила в ответ толпа. — Преступникам и злодеям достойная казнь!

Чтобы окончательно успокоить москвичей, царь велел отобрать из числа осужденных 180 человек и объявил, что дарует им жизнь. Затем думный дьяк Василий Щелкалов зачитал список казнимых.

Первым на эшафот взошел Висковатый. Щелкалов огласил его вины, сопровождая каждый пункт обвинения оплеухой. Висковатый кричал о своей невиновности, но ему заткнули рот, раздели догола и привязали к скрещенным бревнам. Казнь начал Малюта, который отрезал у печатника ухо; после него другие опричники по очереди вырезали у Висковатого куски мяса, пока от «канцлера» не остался буквально один окровавленный скелет.

Вслед за ним был казнен казначей Фуников — его обливали попеременно кипятком и ледяной водой. Затем наступила очередь остальных, большинство из которых были новгородцы. Иван проявил такую адскую изобретательность, что не было двоих казненных, которые умерли бы одинаковой смертью. За четыре часа было казнено 120 или даже 130 человек. Обозрев горы истерзанных, сваренных, рассеченных на части тел, Иван вскричал «Гойда!» и отправился с опричниками истреблять семьи казненных новгородцев. Около 60 женщин и детей были утоплены в реке.

Тела казненных на Поганой луже трое суток лежали без погребения, терзаемые собаками (впоследствии на этом месте были построены церкви в память о пролитой здесь крови).

Казни и избиения продолжались еще несколько дней. Погибли десятки московских бояр и дворян, в том числе и князь Петр Серебряный — последний представитель рода Оболенских в думе, где некогда Оболенские преобладали над другими боярскими родами. Вместе с ними канул в небытие и вопрос о законнорожденности Грозного — с тех пор противники царя никогда не использовали в своей политической игре этот козырь.

В эти страшные дни Иван перемежал казни богословскими спорами с приехавшим в Москву протестантским пастором Яном Рокитой из общины моравских братьев. В этих беседах Грозный обнаружил свою недюжинную ученость и превосходное владение диалектикой, равно как и необычную терпимость к доводам противника. Между прочим царь сказал, что если бы Лютер, нападая на папство, не затронул древних устоев Церкви и не осквернил себя тем, что отрекся от монашеских правил и одежды, то его учение было бы вполне приемлемо для православных. Впрочем, затем он заметил, что, судя по делам, последователи евангелического учения — свиньи. На деле религиозная терпимость царя проистекала из глубокого презрения.

При отъезде Рокиты ему была вручена рукопись в роскошном переплете — ответы царя по предмету их спора. Суть их сводилась к обыгрыванию имени немецкого реформатора — Иван называл Лютера Лютым. Рокита и его единомышленники были удостоены более крепких бранных эпитетов. Вселенский царь православия торжествовал над еретиками и нечестивцами — внутренними и внешними.

Глава 8. УГРОЗА ИЗ СТЕПИ

Дворец угрюмый опустел;

Его Гирей опять оставил;

С толпой татар в чужой предел

Он злой набег опять направил;

Он снова в бурях боевых

Несется мрачный, кровожадный…

А. С. Пушкин.

Бахчисарайский фонтан

Ливонская война год за годом поглощала силы и средства Московского государства. Следуя своей вековой политике в присоединенных землях, московское правительство выводило из Ливонии немцев и заселяло ливонские города русскими переселенцами. Но на этот раз толку от этого перемещения огромных людских масс было мало: летописец замечает по этому поводу, что чужие города наполнялись русскими людьми, а свои пустели. Русские крестьяне, поселяемые в ливонских землях, с трудом могли обзавестись хозяйством, так как их запасы и средства истощались за время долгого переезда, а подъемных денег и посевного зерна на новом месте они не получали. Дойдя до совершенной нищеты, поселенцы разбегались по лесам, чтобы уйти от непосильных работ, и во множестве гибли от голода и холода.

Московские полки ежегодно уходили к ливонской и литовской границам, оголяя южные рубежи. Долгое время это не влекло за собой существенной опасности: расчет Грозного на ослабление Крымской орды в результате засухи 1556—1557 годов оказался верен, и Россия могла оберегать себя со стороны Дикого поля малыми силами. Но в 1569 году последовал первый сигнал, что положение на юге изменилось.

Турция и Крым не смирились с тем, что их единоверцы в Казани и Астрахани попали под власть Москвы. Весной 1569 года султан Селим послал к Астрахани 20-тысячное войско Касима-паши; крымский хан Девлет-Гирей с ордой присоединился к нему. Желая уладить дело миром, Иван послал паше богатые дары. Касим-паша дары принял, целовал царскую грамоту, три дня милостиво беседовал с московскими послами, а на четвертый засадил их в тюрьму и двинулся на Астрахань.

Царь смог послать на защиту города немногочисленную дружину князя Петра Серебряного, которая выступила вниз по Волге лишь к концу лета. По счастью, турецкий поход был организован из рук вон плохо. Сойдясь с ханом в Качалинской станице, Касим-паша все лето не трогался с места, ожидая судов с орудиями и припасами, которые плыли Доном от Азова. Затем, чтобы перебросить суда к Астрахани, турецкий военачальник распорядился начать грандиозную работу — рыть канал от Дона до Волги! Тут уже турецкое войско не выдержало и возроптало, говоря, что все население Османской империи не окончит такое дело и в сто лет. Тогда Касим-паша велел тащить суда посуху; но, понапрасну истощив силы своего войска, отпустил наконец флотилию назад, а сам пошел к Астрахани с двенадцатью легкими пушками.

Турецкое войско расположилось под городом только 16 сентября. Несмотря на то что в Астрахани находилась всего горсть стрельцов, Касим-паша не отважился на штурм, а принялся возводить в низовьях Волги земляную крепость.

Вскоре выяснилось, что Крымской орде пора возвращаться на зимовку в родные кочевья. Между тем князь Петр Серебряный беспрепятственно вступил в Астрахань, распространив слух, что следом за ним идет большая государева рать. Нервы Касима-паши не выдержали. 26 сентября он снял осаду и побежал в степь. В пути он получил грамоту султана с приказом продолжать осаду до весны, но и не подумал вернуться. Растеряв в безводной степи коней и людей, с жалкими