Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

***

Весной 1567 года полоцкий воевода боярин Иван Петрович Федоров-Челяднин получил от короля Сигизмунда и литовского гетмана Ходкевича письмо с предложением перейти на службу к Речи Посполитой. Федоров, занимавший недавно одно из первых мест в думе, был сослан на полоцкое воеводство из-за того, что оказался в числе крамольных челобитчиков. Король и гетман напоминали ему о намерении царя «учинить кровопроливство» над ним, о том, что теперь его «трудят» службами в Полоцке и настойчиво звали «податься» в Литву, обещая всяческие милости. Другими словами, Сигизмунд хотел повторить прием, принесший недавно такие блестящие результаты в случае с Курбским.

Помимо этого, король и гетман просили Федорова вручить подобные же письма главным земским боярам — Ивану Бельскому, Ивану Мстиславскому и Михаилу Воротынскому. Первым двум предлагалось отъехать в Литву со всеми своими вооруженными людьми, за что король сулил им возвратить их прежние родовые владения и «сделать государями на своей земле». Воротынского польское правительство прочило на роль руководителя восстания против царя. Три года заточения на Белоозере, по мнению Сигизмунда, должны были сделать из Воротынского хорошего предводителя мятежников. Король звал князя перейти к нему на службу со всеми городами его удельного Новосильско-Одоевского княжества на привилегированных условиях, которыми пользовался герцог Прусский и некоторые другие полунезависимые вассалы польской короны. Платой за измену должны были стать все земли, которые удастся совместно отвоевать у царя, и сверх того несколько литовских замков. План мятежа был разработан до мельчайших деталей, Воротынскому оставалось лишь выполнить его. Король обещал подмогу своими «военными людьми»; средства на заговор предполагалось получить у английских купцов из Московской компании, которым Сигизмунд писал: «Прошу вас, английских купцов, слуг моих доверенных, помогать подателю сего письма и оказывать пособие и помощь тем русским, которые ко мне дружественны, как деньгами, так и всякими другими способами».

Однако планы короля рухнули в самом начале. Федоров переслал изменные письма не Бельскому с Мстиславским, а прямиком царю. После тщательного сыска Грозный расценил королевские предложения как провокацию. В беседе с английским послом Дженкинсоном он поведал, что вначале «весьма оскорбился» королевскими грамотами, но потом решил, что «все это — козни польского короля, сделанные с намерением возбудить подозрения царя к английским купцам, а также вызвать обвинения различных его сановников в измене». Он подозревал, что в этом деле не обошлось без участия Курбского. Позже русские послы по приказанию царя объявили в Литве, что беглый князь «тайно лазутчством со государскими изменники ссылается на государское лихо и на христианское кровопролитие».

Царь от имени Воротынского, Бельского и Мстиславского решил вступить в переписку с польским королем и литовским гетманом. Адресованные им письма были составлены почти в одинаковых выражениях и несли на себе яркий стилистический отпечток их подлинного автора. В письме Воротынского, например, содержались пространные рассуждения о происхождении московских государей от «Августа кесаря», о Божественной природе их власти в качестве государей «наследственных», а не «посаженных», как польские короли, и т. п. В письмах Бельского и Мстиславского Сигизмунду иронически предлагалось разделить между ними все Литовское княжество, самому же остаться на польском королевстве, чтобы затем всем вместе перейти под руку московского царя, а уж Иван Васильевич оборонит и Русь, и Польшу, и Литву от татар и турок, и других неприятностей. По отношению к Ходкевичу царь и вовсе не стеснялся, бранился в своем обычном эпистолярном стиле и заканчивал послание так: «За то, что ты нам, обезумев, написал, в любом месте такого негодяя наказали бы, избив палками».

Федоров, ввиду своей удаленности от Москвы, отписал королю сам. Не допуская никакого «грубианства» по отношению к особе Сигизмунда, он также не пожалел сарказма в адрес гетмана: «Не бывало того, чтобы Литва Москву судила — вам, пане, впору управиться со своим местечком, а не с Московским царством».

Но кое-какие поступки Ивана говорят о том, что он вовсе не был успокоен результатами расследования. В июне польский отряд разгромил московскую рать воеводы князя Токмакова, посланную Федоровым охранять крепость Сушу, стоявшую верстах в семидесяти от Полоцка. Царь раздумал отсылать письма бояр Сигизмунду и начал широкие военные приготовления. Однако одновременно он посетил Кирилло-Белозерский монастырь, где сделал вклад в 200 рублей с тем, чтобы монастырские власти устроили для него отдельную келью в стенах обители. Было также продолжено укрепление Вологды, начатое еще в 1565 году. Этот город, по мысли царя, должен был стать новой опричной столицей. Строительство велось с небывалым размахом. Предполагалось возвести в Вологде каменный кремль, не уступавший московскому, и возвести в нем огромный собор, по образцу Успенского.

Но самым необычным оказалось предложение, сделанное царем английскому послу Дженкинсону, который в начале сентября был тайно вызван в московский опричный дворец. Иван лично встретил англичанина и проводил его в свои покои «тайными переходами». В переговорах участвовал только еще один человек — князь Афанасий Вяземский, доверенное лицо царя. Поручения царя к английской королеве Елизавете были настолько поразительны, что Грозный не решился доверить их бумаге и приказал Дженкинсону передать все услышанное устно. Дженкинсон записал эту беседу только по возвращении в Англию, в ноябре, для отчета королеве о своей поездке. Согласно его записям, царь просил Елизавету в случае «беды» предоставить ему политическое убежище в Англии «для сбережения себя и своей жизни, и жить там и иметь убежище, без опасности, пока беда не минует, Бог не устроит иначе». Хорошо понимая скандальность своего предложения и не желая ронять свое достоинство, Иван настаивал, чтобы соглашение носило обоюдный характер, то есть каждая из договаривающихся сторон должна была предоставить другой убежище на одинаковых условиях. Царь торопил королеву с ответом и настаивал на присылке скрепленного печатью договора уже в ближайшую навигацию. Пока же, в качестве демонстрации своих добрых намерений, он предоставил английским купцам из Московской компании право беспошлинного торга в Нарве, Дерпте, Казани и Астрахани.

Несмотря на обстановку строгой секретности, в которой проходили переговоры, тайные намерения Грозного получили огласку. В земщине заговорили о готовящемся пострижении царя в Кирилло-Белозерском монастыре и о строительстве в Вологде судов, на которых царь с семьей мог бы отплыть в «поморские страны». В московских домах, в войске ходили слухи о заговоре земских бояр, о предстоящей смуте. К возбуждению земщины добавлялось недовольство опричников, которые не могли не задумываться о том, что будет с ними в случае, если к власти придет князь Владимир Андреевич или кто-нибудь из земских бояр.

В такой тревожной обстановке Иван выступил во главе опричного войска из Москвы по направлению к Новгороду и Пскову, куда уже спешила земская рать. В начале ноября