Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

его любимых книг, «Естественной истории» Плиния Старшего в переводе Кристофоро Ландино, есть отрывок, восхваляющий красоты Италии, Рима и Кампании: «Сама знаменитость ее истории и народов удерживает от [таких попыток]. Если взять даже одну лишь столь достойную голову на этих великолепных плечах, то есть один город Рим сам по себе, сколько же нужно труда, чтобы о нем рассказать! А красота и блаженная живость побережий опять-таки хотя бы одной Кампании, как я мог бы ясно обрисовать это ликование всех собранных в одном месте сил природы?»[956] Почерк принадлежит не Леонардо, а кому-то из его друзей, составившему также шапку письма к «Великолепной Чечилии / Возлюбленная моя богиня, читая твое нежнейшее…» – вероятно, Чечилии Галлерани, «Даме с горностаем»[957].

Увы, поездки в Чивитавеккью и Террачину не порождают новых изысканий и гидротехнических проектов.

В Чивитавеккье Леонардо с жадностью археолога-неофита исследует остатки древнего порта и «императорских покоев, выстроенных над молом», сравнивая непосредственный опыт созерцания этих развалин с тем, что читал у Франческо ди Джорджо, Витрувия, Альберти[958].

В Террачине восхищается внушительными руинами храма Юпитера Анксурского, а неподалеку от собора находит мраморную памятную доску в честь осушения Понтийских болот, начатого тысячу лет назад римским патрицием Децием и продолженного готским королем Теодорихом. Надпись ему помогает прочесть Мельци, записавший несколько слов, «Teodericus R<ex> Semper Augustus bono reip<ublicae>»[959], на том же листе, где Леонардо уже успел набросать вид виллы Бельведер со стороны Монте-Марио[960]. Сам Мельци с интересом зарисовывает «античный камин», то есть небольшую печь с четырьмя углублениями[961].

На том же листе с надписью в честь Теодориха и видом Бельведера возникает и первая строчка необычного стихотворения – сонета с рекомендациями диеты, вдохновленной эмпирическими правилами Салернской врачебной школы: «Коли здоров быть хочешь, правила эти блюди». Фрагменты того же стихотворения, записанные рукой Мельци, можно прочесть и на других листах римского периода, наряду со ссылками на регулярное посещение Леонардо врачей, вроде Франческо Дантини из Лукки, папского врача, проживающего близ палаццо Фарнезе: «Дражайший и возлюб… / Дражайший и возлюбленный / Джулио драж… месс[ер] Евстафий / <…> / Коли здоров быть хочешь / М[е]с[сер] Франческо, врач из Луки, / у заставы при доме болонцев, на углу возле кардинала Фарнезе»[962].

Речь идет о банальнейших заповедях здоровой и уравновешенной жизни без излишеств, особенно в вопросах питания. Нельзя есть без аппетита; ужин должен быть легким, пища – простой, умело приготовленной и тщательно пережеванной; вино следует разбавлять небольшим количеством воды и пить маленькими, частыми глотками, но только во время еды, не натощак. После обеда не стоит спать и даже лежать, лучше посиди или постой; а когда закончишь переваривать пищу, «не жди и не откладывай уборной». Лекарств много не нужно: болезнь проще предотвратить. Остерегайся чрезмерной страсти, гнева и тоски; в меру упражняй тело. Вечером, отправляясь спать, укрывайся одеялом, а главное, «разум наполни счастьем». Последняя заповедь сонета, «беги распутства», – явный призыв отказаться от сексуальной невоздержанности. Тем не менее, судя по всему, именно в Риме Леонардо часто посещал «куртизанку по имени Кремона».

Вероятно, здоровье престарелого художника понемногу начинает ухудшаться, и он пытается принять меры. Правда, врачам Леонардо никогда особенно не доверял, да и в целом считает, что сохранить здоровье можно, только держась от них подальше: «Научись сохранять здоровье, что тебе тем более удастся, чем более будешь беречься врачей, ибо составы их относятся к роду алхимии, книги коей многочисленны не менее тех, что существуют о медицине»[963]. Любит он и пошутить о продажности врачей: «Всякий человек хочет накопить капитал, чтобы дать врачам, разрушителям жизни, поэтому они должны быть богаты»[964].

Какое лечение назначают ему римские врачи? Возможно, как раз строгую диету, основанную на полном запрете мяса и создающую впечатление, что Леонардо, и без того человек со странностями, является еще и вегетарианцем, каким, по слухам, был его спутник Зороастро. Об этом, кстати, упоминает и путешественник Андреа Корсали в письме Джулиано Медичи, отправленном 9 января 1516 года из португальского владения Коччи в Южной Индии: «Есть здесь язычники, называемые гуджарати, которые не едят все, в чем есть кровь, и никому не позволяют причинять вред живому существу, совсем как наш Леонардо да Винчи: живут они на рисе, молоке и другой не имеющей души пище»[965].

В какой-то момент, разочаровавшись уже и в покровительстве Медичи, Леонардо сочиняет горький каламбур: «li medici mi creorono e destrussono»[966]. Да, Медичи, от Лоренцо Великолепного до Джулиано, вознесли его к славе и почету, однако теперь благодаря усилиям врачей и ненадежности государей художник находится практически на грани жизни и смерти.

Возможно, пора бы уже озаботиться собственной кончиной. Что, если из-за несчастного случая, простуды или трехдневной лихорадки ему случится умереть именно здесь, в Риме, в полупустом Бельведере? 11 апреля скончался Браманте, его погребли в Сан-Пьетро, со всеми возможными почестями, и Леонардо присутствовал на похоронах. Но что будет с ним самим? В какую канаву его швырнут?

Уж похорон, достойных доброго христианина, он точно заслуживает, решает художник. И подает заявку на вступление в Братство доброй смерти, образованное проживающими в Риме флорентийцами при церкви Сан-Джованни-деи-Фиорентини. Имя новичка, «Леонардо да Винчи, живописца и скульптора», предложено 8 октября 1514 года в его отсутствие врачом маэстро Гайяко и одобрено предварительным голосованием, всеми тремя черными бобами, а затем и общим собранием, 41 черным бобом против двух белых.

Имена двух членов братства, проголосовавших против Леонардо, неизвестны: возможно, зная его лучше других, они уже предвидели будущие проблемы. По сути, чтобы иметь право на торжественные похороны за счет братства, нужно лишь регулярно уплачивать взносы. Леонардо же их вовсе не платит. И собирающиеся в Сан-Джованни-деи-Фиорентини потихоньку начинают тревожно ворчать: старик и без того выглядит нездоровым, есть все шансы, что вскоре он умрет, и тогда братству придется оплатить приличествующие похороны, не получив ни единого взноса. В общем, опыт Леонардо в качестве члена братства Сан-Джованни заканчивается, едва начавшись. 31 декабря общее собрание голосует снова, приняв решение с ним «распрощаться», то есть попросту, без лишних слов, исключить: «В дополнение к вышесказанному наш отец-настоятель и советники его предложили распрощаться с Лионардо да Винчи, живописцем, поскольку в оговоренное время не заплатил он вступительного взноса; предложение было выставлено на голосование и прошло с разницей в три черных боба»[967].

К концу весны 1514 года окружение Леонардо становится все малочисленнее. Салаи возвращается в Милан – вероятно, под предлогом помощи тяжело заболевшей матери-вдовы. На самом же деле у него уже назначена встреча с нотариусом: 13–16 июня Салаи выписывает доверенность на своего зятя, Томмазо да Мапелло, на