Опасная граница - Томас Дж. Барфилд

Наиболее сильным претендентом был Доргонь (1612–1650 гг.). Четырнадцатый сын Нурхаци, он был волевым человеком и талантливым полководцем. Во время предшествующей борьбы за власть он и его братья (сыновья императрицы Сяо-ле) стали жертвами политики Хунтайцзи, направленной на консолидацию власти, но во время правления Хунтайцзи Доргонь стал влиятельной фигурой в маньчжурском государстве. Еще одним крупным претендентом на трон был старший сын Хунтайцзи Хаогэ. Он обосновывал свои притязания тем, что его отец был правителем и он как старший сын должен был унаследовать престол. Опять возникла та же проблема, которая была настоящим бичом многих маньчжурских и степных династий: претенденты по боковой линии выступали против наследников по прямой. В рядах маньчжурской знати произошел раскол. Сяньбийцы-муюны и кидани, а также тюрки имели давние традиции наследования по боковой линии, согласно которым власть законно переходила от старшего брата к младшему до тех пор, пока поколение братьев не заканчивалось. Наличие большого числа взрослых деесобных сыновей Нурхаци делало наследование по боковой линии привлекательным. Этому предложению, естественно, противились сподвижники Хаогэ, которые объявили, что традиция требует, чтобы престол наследовал сын последнего правителя. Эту идею поддерживали китайские чиновники, которые признавали законным только линейное наследование. Признание линейного принципа также подразумевало исключительное династическое право для Хунтайцзи и его потомков, обеспечивавшее им преимущество перед другими сыновьями Нурхаци и их потомками. Смерть Хунтайцзи потому и имела столь важное политическое значение, что после нее маньчжуры должны были выработать престолонаследные правила новой династии, которые на тот момент не были установлены.

Борьба за престол в основном велась с опорой на маньчжурские знамена. Хотя Хунтайцзи и подчинил знамена имперскому правительству, выбор наследника по-прежнему оставался племенным делом. В период междуцарствия знамена приобретали большое значение, поскольку каждое знамя подчинялось только собственному предводителю. Все претенденты на престол, как, впрочем, и другие крупные политические деятели, контролировали знамена. В критической ситуации число знамен, поддерживающих того или иного претендента, определяло вероятную военную силу последнего, которая, в свою очередь, подкрепляла право на власть. Таким образом, собрание, посвященное выборам преемника Хунтайцзи, могло положить начало междоусобной войне как раз в то время, когда маньчжуры более всего нуждались в единстве.

Собрание с самого начала зашло в тупик, поскольку Доргонь и Хаогэ контролировали примерно равное число знамен. Другие предводители знамен предложили компромиссное решение, которое заключалось в том, чтобы провозгласить императором пятилетнего сына Хунтайцзи — Фулиня, Доргоня назначить первым регентом, а Цзиргалана (брата Амина) — вторым регентом. Чтобы удовлетворить далеко идущие амбиции Доргоня, ему отдали второе знамя, являвшееся одним из знамен Хунтайцзи. В результате Доргонь стал нетитулованным правителем маньчжурского государства. Он лично командовал двумя знаменами — как раньше император. Партия Хаогэ добилась того, что право наследовать престол теперь имели только сыновья Хунтайцзи, но это достижение стоило Хаогэ трона. Маньчжурская знать стремилась выработать этот компромисс для того, чтобы избежать междоусобной войны и воспользоваться выгодами от распада Китая. После того как разногласия, по крайней мере временно, были преодолены, Доргонь двинулся к Пекину и возвел на трон Фулиня под именем императора Шунь-чжи.

Ведя завоевательные войны против еще не покоренных территорий Китая, Доргонь продолжил политику Хунтайцзи по централизации маньчжурского государства, избавляясь от рудиментов коллегиального управления, которое импонировало вождям племен, и расширяя сферу деятельности китайской бюрократии. Вначале Доргонь выступил против самого слабого из предводителей знамен — второго регента Цзиргалана. Как и его брат Амин, Цзиргалан имел с остальными бэйлэ очень дальние родственные связи, и в конце 1644 г. Доргонь понизил его в должности — до помощника регента, а затем, в 1647 г., отправил в отставку. После смерти своего брата Додо, которого он назначил на место Цзиргалана, Доргонь стал единоличным регентом, при этом под его непосредственный контроль перешло третье знамя. В 1648 г. Доргонь арестовал Хаогэ, который, как и большинство арестованных претендентов на маньчжурский престол, скончался спустя год. Будучи полновластным, хоть и нетитулованным, правителем, Доргонь продемонстрировал свою власть при распределении территорий, захваченных в районе Пекина. Он пожаловал лучшие земли подчиненным ему белым знаменам, хотя это означало пренебрежение к традиционному порядку старшинства, по которому предпочтение отдавалось личным желтым знаменам императора.

Как и Хунтайцзи, Доргонь усилил централизацию власти при дворе (как для того, чтобы править Китаем, так и для противодействия влиянию знамен). Он сохранил большую часть минских административных институтов и даже оставил на своих местах мелких чиновников старой династии, контролируя их с помощью цинских официальных лиц (в основном представителей китайских знамен) — как в провинциях, так и при дворе. Любопытно, что эта политика подверглась нападкам как со стороны китайских чиновников, так и со стороны представителей маньчжурских знамен. Китайцы протестовали против того, что маньчжуры монополизировали реальную власть. Маньчжуры же, входившие в систему знамен, жаловались, что Доргонь отдает предпочтение китайцам.

Интересы представителей маньчжурских знамен и государства Цин были различны с самого начала. Маньчжурская племенная знать стремилась к быстрейшему получению выгод и противилась любым политическим шагам, уменьшавшим ее независимость, даже если они были необходимы для развития империи. Именно знать протестовала против завоевания Нурхаци Ляодуна и перенесения столицы на юг. Именно она сопротивлялась созданию Хунтайцзи бюрократического аппарата, укомплектованного китайскими чиновниками, и присоединения к цинской армии знамен, состоящих из неманьчжуров. Каждый правитель, включая Нурхаци, стремился оградить имперское правительство от давления со стороны племен. Сохранение Доргонем минских чиновников и учреждений было логическим продолжением этой политики. Племенная знать рассматривала цинский административный аппарат как орудие для расширения своего господства в Китае. Имперское руководство отвергало такой взгляд и пыталось, в свою очередь, сделать маньчжурские знамена орудиями династии. Вследствие этого противоречия имперское правительство видело в представителях китайских знамен лояльных чиновников, жизненно необходимых цинской власти. Дело в том, что китайское население в целом полагало и называло представителей китайских знамен маньчжурами, а маньчжурские племена считали их самозванцами, которые украли плоды победы у «настоящих», племенных маньчжуров — как раз к этому и стремилось цинское правительство.

Династия Цин происходила из Маньчжурии, но она была полна решимости освободиться от давления со стороны представителей знамен, которые ограничивали имперскую власть. Добиться этого можно было, опираясь на китайских чиновников, служивших противовесом племенным маньчжурам. Заимствование Цинами столь большого числа китайских учреждений после падения Пекина иногда рассматривается как доказательство их быстрой китаизации. Пока при дворе спорили о том, в какой степени можно перенимать китайский стиль управления, не ослабляя позиции маньчжуров, партии, участвовавшие в спорах, больше интересовались самой властью, чем ее формой. Племенные традиции были на руку старой маньчжурской