Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

Но Голдин, у которой с детства вызывали аллергию лицемерные истории, придумываемые семьями для самооправдания, на эти слова не купилась. Пусть Артур и умер до появления ОксиКонтина, возражала она, именно «он был архитектором[1910] той модели рекламы, которая так эффективно применялась для того, чтобы «толкать» потребителю этот наркотик». К тому же Артур делал деньги на транквилизаторах! По мнению Нэн, морализаторское возмущение «Валиумных Саклеров» поведением их «ОксиКонтиновых» кузенов было несколько самонадеянным. «Братья заработали миллиарды на трупах сотен тысяч, – говорила Голдин. – Весь Саклеровский клан – это зло».

* * *

Эта новая тематика в прессе привела Саклеров в ярость. Особенное бешенство вызвала у них одна заметка в «Нью-Йоркере». Ее автор указывал, что Purdue, «столкнувшись с сокращением рынка и нарастанием позора», не отказалась от поиска новых потребителей, и «в августе 2015 года, невзирая на возражения критиков, компания получила одобрение FDA и разрешение рекламировать ОксиКонтин как препарат для детей – подумать только! – с одиннадцати лет».

Это была чистая правда. Purdue получила от FDA разрешение продавать ОксиКонтин несовершеннолетним, несмотря на долгую историю передозировок и смертей детей от этого препарата. Но в ответ на обвинения Саклеры возражали, что Purdue вовсе не стремилась получить это разрешение. Напротив, компания просто подчинялась правилам FDA, которые требовали, чтобы она провела клинические испытания с целью выяснить, можно ли назначать препарат для лечения детей. В раздраженном письме редакции «Нью-Йоркера»[1911] поверенный той ветви семьи, родоначальником которой был Рэймонд Саклер, Том Клэр, заверил, что Purdue провела эти испытания не «добровольно», а «только для того, чтобы выполнить распоряжение FDA» (выделение жирным шрифтом сделано самим Клэром). Более того, подчеркнул он, компания пообещала по собственной инициативе, что не станет активно рекламировать этот препарат для детей.

Можно понять, почему семья столь чувствительно воспринимала подобные выводы. Но оставим в стороне тот факт, что Purdue на этой стадии претендовала на что-то вроде знака отличия за то, что не стала открыто рекламировать опиоиды для лечения детей. То, что процесс получения одобрения был начат исключительно для того, чтобы соблюсти правила FDA, было попросту неправдой. На самом деле в собственных внутренних документах Purdue немало примеров, когда официальные лица компании называли «показания к педиатрическому применению» как цель, к которой они активно стремились. В январе 2011 года, когда Крэйг Ландау наметил свои «задачи и цели»[1912] в роли главного врача компании на текущий год, одним из пунктов этого списка было получение одобрения FDA на продажу ОксиКонтина для лечения детей.

Истинная причина, по которой Саклеры разгневались на пассаж о показаниях к педиатрическому применению, была сложнее. По словам людей, которые работали в то время в Purdue, компания хотела получить одобрение педиатрического применения не один год. Но причина заключалась не в требованиях FDA и не в том, что Саклеры думали, будто существует огромный новый «детский» рынок болеутоляющих. Скорее всего, причина была иной: обеспечение одобрения FDA для педиатрического применения было еще одним хитрым способом продлить патент на препарат. Приняв закон о лучших фармацевтических препаратах для детей (BPCA) и закон о равенстве педиатрических исследований (PREA), Конгресс США наделил FDA правом предлагать определенные стимулы фармацевтическим компаниям, если они возьмут на себя проведение клинических испытаний, чтобы проверить, как их препараты действуют на детей. В тот момент ОксиКонтин был защищен патентной эксклюзивностью уже двадцать лет – намного дольше, чем большинство фармацевтических средств. Это была заслуга дьявольски умных поверенных Purdue. Теперь же, если бы удалось обеспечить одобрение показаний к педиатрическому применению, это потенциально дало бы компании право на дополнительные шесть месяцев эксклюзивности. Саклеры утверждали, что проводить клинические испытания их обязывает закон, но тут дело было скорее не в обязанности, а в стимуле. Один бывший администратор указывал, что в 2011 году шесть дополнительных месяцев эксклюзивности могли «означать больше миллиарда долларов» прибыли. А раз так, продолжал он, было решено, что дело «сто́ит негативных отзывов». Еще в 2009 году на презентации годового бюджета[1913] обсуждалась идея обеспечить педиатрические показания в плане «воздействия на эксклюзивность и создаваемую ценность». В одном из электронных писем, датированном тем же годом, Мортимер Саклер-младший поднимал из небытия призрак «патентного обрыва» для ОксиКонтина и ставил вопрос о том, нельзя ли «продлить [эксклюзивность] за счет проведения педиатрических испытаний»[1914].

В итоге компания все-таки получила вожделенное одобрение для педиатрического применения. Но по техническим причинам в продлении эксклюзивности было отказано, что вызвало у Саклеров крайнее недовольство и, вероятно, обострило их чувствительность к неблагоприятным материалам в прессе, намекавшим, что семья, возможно, хотела продавать опиоиды детям, тогда как в действительности целью были дополнительные шесть месяцев монополистического ценообразования. И даже столкнувшись с беспрецедентной волной негативной прессы, семья продолжала присматривать другие способы расширения торговли опиоидами. Через пару недель после выхода статьи в «Нью-Йоркере», как раз когда Джонатан Саклер выходил из себя, говоря, что негативное освещение изображает его семью как алчных негодяев, наживающихся на таблетках, он же внес предложение, чтобы Purdue[1915] рассмотрела возможность запуска очередного опиоида. Ричард продолжал требовать информацию о продажах так настойчиво, что сотрудники компании уже не знали, как и реагировать. «Думаю, нам нужно найти[1916] баланс, – писал один служащий другому, – между четкой картинкой реальности… и простым изложением такого количества плохих новостей о будущем, что оно выглядит попросту безнадежным». Семья придерживалась своей стратегии – подталкивать пациентов к тому, чтобы они принимали больше ОксиКонтина и делали это дольше. Консультанты из «Маккинси» говорили, что это отличный способ защиты прибылей компании. Но эта рекомендация вступала в противоречие с мнением медиков, все большее число которых в один голос твердили, что опиоиды – не лучший способ избавления от хронической боли. CDC недавно заявили[1917] о «недостаточности доказательств» того, что эти препараты продолжают эффективно заглушать боль у пациентов, которые принимают их дольше трех месяцев, и предупреждали, что почти четверть всех пациентов, принимавших опиоидные обезболивающие в течение долгого времени, становились зависимыми.

Некоторые администраторы упорно старались втолковать совету директоров, что прежняя стратегия – быть интегрированной компанией по производству обезболивающих – не работает, и нужна диверсификация. В 2014 году Кэти Саклер участвовала в обсуждениях инициативы под названием «проект Танго». Ее идея состояла в том, что теперь у Purdue имеется возможность развиваться в новой сфере – производства и продажи препаратов, которыми лечат опиоидную зависимость. Сам Ричард Саклер был членом коллектива изобретателей,