Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

трупы, изображая жертв ОксиКонтина. Затем встали и двинулись шествием мимо храма Дендур, сквозь огромные мраморные залы «Метрополитена», которые Артур, Мортимер и Рэймонд так упорно старались сделать своей вотчиной. Они размахивали плакатами и скандировали лозунги, их голоса звенели в галереях: «Саклеры вам врут! Люди тысячами мрут!» Когда они, выйдя из здания, спускались по лестнице, Нэн Голдин обернулась и выкрикнула:

– Мы еще вернемся!

В Саклеровском крыле почти тысяча оранжевых аптечных пузырьков плавала на поверхности бассейна. Они тоже были этакими скромными маленькими произведениями искусства, и на каждом была специально созданная, очень реалистично выполненная водонепроницаемая этикетка. На ней было написано:

ОксиКонтин

Предписан вам Саклерами.

Глава 26

Тропа войны

Остров Тасмания расположен в 150 милях от южного побережья материковой Австралии, в одном из самых отдаленных мест на земле. В местечке под названием Вестбери в северной части острова головки опиумного мака на длинных стеблях покачиваются на ветру в полях, окружающих предприятие «Тасманийские алкалоиды»[1928]. Цветочный ковер в основном розовый, с редкими вкраплениями сиреневого или белого. Но это не обычные маки. Это особая разновидность супермака, выращенного с помощью генетической инженерии[1929], с высоким содержанием тебаина – алкалоида, являющегося ключевым химическим прекурсором оксикодона. На предприятии в Вестбери мак собирают, затем перерабатывают в концентрированный экстракт, отправляемый самолетами в Соединенные Штаты, где наркосодержащее сырье можно переработать в оксикодон и другие опиоиды.

Это житница опиоидного бума. Хотя размерами Тасмания примерно соответствует Западной Вирджинии, в ней производится 85 процентов всего мирового тебаина[1930]. В 1990-х годах, как раз когда Purdue Pharma разрабатывала ОксиКонтин, компания, принадлежавшая фармацевтическому гиганту Johnson & Johnson[1931], вывела этот новый сорт опиумного мака. Johnson & Johnson начиналась как семейный бизнес, почти как Purdue. Обычно ее бренд ассоциируется с товарами для здоровья – пластырем и детским шампунем. Но эта компания также сыграла важнейшую роль в опиоидном кризисе. Одновременно с выходом на рынок ОксиКонтина тасманийское отделение Johnson & Johnson, которому принадлежало это предприятие, резко увеличило производство. По соглашению 1998 года[1932] оно обязалось поставлять Purdue наркосодержащее сырье для производства ОксиКонтина, покрывающее «полный объем мировых потребностей».

Это было более чем серьезное обязательство. По мере роста спроса «Тасманийским алкалоидам» пришлось поощрять местных фермеров[1933], которые прежде выращивали другие виды культур, такие как подсолнечник или морковь, переключаться на опиумный мак. Это делалось примерно так же, как Purdue стимулировала своих торговых агентов, вводя программы поощрений и предоставляя победителям отпуска с полной оплатой расходов и роскошные автомобили. Странная экономика маковой гонки приводила к курьезам: загорелый тасманийский фермер мог весь долгий день обихаживать свои поля, разъезжая на тракторе под палящим солнцем, а потом возвращаться домой в лощеном «Мерседесе» с полным набором дополнительных функций и климат-контролем. На пике этого бума, в 2013 году, под посадки опиумного мака в Тасмании были отведены 74 тысячи акров земли. Как однажды пошутил один из бухгалтеров компании, мак стал настолько прибыльным делом, что можно было поднять ставку стимулирующих поощрений и «подарить «Боинг-747»[1934] победителю: если это могло сподвигнуть фермеров выращивать больше опиумного мака, затея того стоила.

Исторически управление по борьбе с наркотиками регулировало количество наркотических веществ, которые можно было легально ввозить в Соединенные Штаты. Но бурно развивавшаяся опиоидная индустрия требовала расширения установленных границ, неустанно лоббируя свои интересы, и со временем управление удовлетворило ее требования. История опиоидного кризиса – это среди прочего повесть о потрясающей способности частной индустрии развращать общественные институты. Как было скомпрометировано FDA, как был нейтрализован или откровенно кооптирован путем щедрых пожертвований Конгресс, как подрывалась деятельность одних федеральных прокуроров с помощью жалоб, поданных в Вашингтон «по своим каналам», в то время как других умасливали обещанием теплого местечка в корпоративной сфере, как тормозились и саботировались попытки законодателей и CDC сдержать массовую выдачу рецептов на опиоиды, так и управление по борьбе с наркотиками, в свою очередь, не устояло перед этим давлением и постепенно смягчало свою позицию под неустанным шквальным огнем со стороны фарминдустрии. С 1994 по 2015 год квота на оксикодон, который управление разрешало производить легально, увеличивалась тридцать шесть раз[1935]. Впоследствии доклад[1936] генерального инспектора министерства юстиции критиковал управление по борьбе с наркотиками за «замедленную реакцию на резкий рост злоупотребления опиоидами».

Разумеется, давление на власти оказывала не только Purdue. И этот факт стал центральной опорой для защитников семьи Саклеров. В 2016 году компания Johnson & Johnson продала предприятие «Тасманийские алкалоиды». Врачи начинали назначать опиоиды с оглядкой. К этому моменту уже многие американцы, видя беспредел, возникший за два десятилетия безудержного назначения опиоидов, искали виноватых. Как Артур Саклер в 1961 году уверял американских сенаторов, что агентство «Макадамс» – всего лишь мелкое предприятие, так теперь и новое поколение Саклеров протестовало[1937], утверждая, что доля ОксиКонтина на рынке никогда не превышала 4 процентов.

В известной мере это было правдой. Janssen, фармацевтическая компания, принадлежавшая Johnson & Johnson, выпускала собственный опиоид – таблетки под названием Нусинта (Nucynta) – и фентаниловый пластырь Дюрогезик (Durogesic), которыми, как было известно компании[1938], злоупотребляли еще в 2001 году. Еще были компании Endo с опиоидом Опана (Opana), Mallinckrodt[1939] с Роксикодоном (Roxicodone) и Teva[1940] с Фенторой (Fentora) и фентаниловым леденцом Актик (Actiq). И многие другие. В этой сфере яблоку было негде упасть. «Мы – не единственная компания[1941], которая поставляла на рынок опиоиды», – возмущался Дэвид Саклер. Johnson & Johnson осуществляли массовые поставки, восклицал он, в то время как ОксиКонтин был «вот такусеньким крохотным нишевым продуктом с такой же крохотной долей рынка».

Семью расстраивало особое внимание. В юридических документах[1942] юристы Purdue жаловались, что компанию делают «козлом отпущения». Самые крупные конкуренты Purdue тоже погрязли в судебных тяжбах. Но почему-то никто не писал нелицеприятных разоблачений о генеральном директоре Endo или о совете директоров Mallinckrodt.

Хотя рефрен о незначительности Purdue[1943] всегда ярко звучал в репертуаре защитных аргументов Саклеров и их компании, это был преднамеренный обман сразу в нескольких важных аспектах. Для начала размер доли от общего объема выдаваемых рецептов на опиоиды, вероятно, был не лучшим мерилом для понимания истинной роли Purdue на рынке, поскольку для этой статистики все таблетки одинаковы, и она не берет в расчет ни дозировку, ни длительность приема по назначению. Саклеры могли прийти к показателю в 4 процента от рынка, только включив при подсчете в категорию рецептов на опиоиды даже краткосрочные рецепты на лекарственные средства с низкой дозировкой, такие как Тайленол-кодеин (Tylenol-Codeine)[1944]. ОксиКонтин – препарат невероятно мощный. Его сделал